— Так, — подтвердила я.

Он посмотрел на меня с таким обожанием, что нить рассуждений как-то странным образом теряться начала.

— Вот и наложи на него запрет, лет на сорок. — Стужев нежно погладил мои ладони. — Таким образом и у озера хозяин останется, и утопленников здесь сорок лет не будет.

Молча глянула на Ульрана — кажется, хозяина у этого озера уже сейчас не станет, погибнет в рассвете лет от разрыва сердца.

— А больше чем на сорок лет можно? — тихо спросила я.

— Нельзя, — твердо ответил Кощей-младший. — Он больше без питания не протянет, нежить, она жизнью питается.

Я глянула на озеро, на водяного, на Стужева…

— Но, Са-а-аш…

— Предлагаешь мне убить сразу, чтобы не мучился? — с улыбкой поинтересовался Князь.

— Нет!

— Нет? — И главное ведь, подтрунивает и не скрывает даже. — Уверена, малыш?

— Но, Саш…

— Ритусь, — развернул лицом к себе, наклонился, нежно поцеловал, — утопленники не всегда несчастные случайные жертвы, в основном самоубийцы и алкоголики, и тут уж неважно, где опустившийся сдохнет — повесившись на суку или поддавшись чарам водяного и войдя в воду.

Я дышать перестала, просто как представлю картинку…

— Маргош, — Князь решительно развернул меня к озеру, — коснись пальцами воды и наложи запрет. Текст такой: «Я, имя, налагаю запрет на питание и жертвоприношения и т. д.». На сорок лет, больше нельзя, он сдохнет. Причем мучительной голодной смертью. Если не хочешь, просто скажи — я убью его сам, но факт в том, что сюда другого вселят в течение недели.

Суровая правда жизни.

Молча кивнула, подошла к краю озера, присела и, коснувшись пальцами воды, которая вот так, при ближайшем рассмотрении, и не казалась такой уж грязной, прошептала:

— Я, Яга Маргарита, — удивительно, но слова словно наполнялись силой, я говорила, и это было как-то… значимо, — налагаю запрет на водяного… — запнувшись на имени, все же вспомнила и продолжила, — на водяного Ульрана, на питание и жертвоприношения сроком на…

Дикий вой и вся эта отвратительная покрытая слизью махина вдруг помчалась на меня, раззявив жуткую пасть! Но не успела я испугаться, как летучая мышь, та самая, что висела на моей цепочке, расправила крылья, оттолкнулась лапками и полетела навстречу, чтобы обнять разбушевавшегося водяного непроницаемой тьмой, как крыльями.

— Продолжай, Маргош. — Спокойствие Стужева казалось непоколебимым.

Мне бы так!

Глядя на воющий сгусток тьмы — ревущего в ее коконе водяного, я с трудом вернулась к речи:

— Налагаю запрет на водяного Ульрана, на питание и жертвоприношения сроком на сорок лет…

И вода всколыхнулась. Словно ударная волна прошлась. Замер водяной. Отпустив его, летучая мышка вернулась ко мне, умильно заглянула в глаза, зацепилась лапками за цепочку и вновь повисла безжизненным амулетом. А я… я…

— Умница. — Саша подошел, поднял на руки и, развернувшись, понес меня прочь.

— Ты не хотел его убивать? — шепотом спросила я через стужевское плечо, глядя на остолбеневшего от горя водяного.

— Не особо, — признался Кощей-младший. — Убил бы этого, они поставили бы следующего, с таким же правом на свободное убийство. А теперь Ульрана отсюда сорок лет никто сдвинуть не сможет, и бессмертный он ровно на этот срок.

— А, — меня все еще трясло, — зачем им водяной?

Саша остановился, нежно поцеловал и ласково посоветовал:

— Не спрашивай.

Хмыкнув, отвернулась от него и… замерла. Недалеко от озера, наполовину скрытый стволом дерева стоял мужчина в черном плаще! Тот самый мужчина с острыми ушами, которые топорщили его капюшон. Судя по тому, как он переводил взгляд с убитого горем водяного на нас, он, в отличие от остальных, все видел!

— Ритусь, — Саша остановился, — что?

Испуганно посмотрев на него, указала взглядом на странного мужчину. Кощей-младший перевел взгляд, и все его тело вдруг стало жестким, практически каменным от напряжения.

— Невероятно, его вижу, надо же. — Даже в таком состоянии Стужев еще и язвил. — Маргошик, быстренько идешь к машине. — Мне в карман сунули ключи. — Садишься, блокируешь двери и ждешь меня.

И он осторожно отпустил меня, не отрывая взгляда от субъекта в черном плаще. Но стоило мне отступить на шаг, как Стужев замер, потом глянул на меня, после резко схватил за руку и вновь взглянул на темного.

— Сашенька, — выдохнула перепуганная я.

— Маргош, засада, — прошипел Князь. — Я вижу его, только пока прикасаюсь к тебе.

— На меня не действуют чары? — вспомнила я.

— Именно так. Ритусь, — он сжал мою ладонь и спросил, — бегаешь быстро?

Повернувшись к темному, увидела невероятное — он улепетывал! На скорости! Мчась, как спринтер на Олимпийских играх, которому в спину биатлонист целится!

— Не настолько быстро, Саш, — призналась я.

— Это хорошо, — неожиданно весело отозвался Стужев, — значит, от меня убежать у тебя ни шанса. Давай в машину, Ритусь.

И он сорвался с места, крепко удерживая меня за руку, что вынуждало бежать с такой же скоростью. Эти двести метров до машины мы миновали секунд за тридцать, после чего мне, задыхающейся, галантно открыли дверь, торопливо усадили и рявкнули: «Пристегнись!» Сам он молнией оббежал автомобиль, и в следующее мгновение мы взлетели, даже прежде, чем завелся мотор. Последнее, что я услышала, взмывая вверх, это крик какого-то малыша:

— Мама, мафына пйапала!

Я невольно улыбнулась, Саша тоже, но всего на мгновение, затем приказал:

— Держись за меня.

Придвинулась чуть ближе, осторожно положила ладонь на его бедро, ну чтобы не мешать процессу вождения. Как выяснилось — зря.

— Маргош, пальчики свои оттуда убрала, живо.

Убрала. Резко выдохнув, Кощей-младший повернулся, недовольно посмотрел на меня и выдал:

— А это уже была провокация и вообще попытка подрывной деятельности! — возмутился он.

— Да там же джинсы! — Я тоже возмущаться умею.

— Там моя нога, — парировал Стужев, — а чуть-чуть выше то, что реагирует на твои прикосновения к моей ноге!

— А там темный, — ненавязчиво напомнила я.

— А я в курсе, и мы летим по его следу. — Саша взял меня за руку, нежно погладил большим пальцем и теперь вел машину одной рукой.

Впрочем, небрежное вождение в небе — это не очень страшно, в конце концов, конкуренцию составляют только вороны, ласточки, чижи и воробьи. И потому Князь на дорогу не смотрел, в смысле вперед, его взгляд был прикован к бегущему по парку темному. А бежал тот быстро настолько, что, едва он пронесся мимо сидящего на скамейке с газетой старичка, газета дернулась и выпала из рук дедули, как будто ее ветром унесло.