Домой я вернулся в ужасном настроении.

9.

Судя по всему, кто-то повсюду следовал за мной или получал сведения о моей личной жизни у тех, кто поддерживал со мной отношения. Этот кто-то либо знал меня, либо нанял частного детектива и превратился в мою невидимую тень. И кто бы это ни был, он сводил меня с ума своими проклятыми посланиями.

Хромой снова посоветовал мне установить в подъезде скрытую камеру.

– Я не обладаю необходимыми для этого техническими навыками, – ответил я, – и к тому же не хочу тратить на такую ерунду время и деньги.

Кроме того, не уверен, что соседи одобрят мою инициативу. Чтобы они поняли, зачем все это нужно, я должен дать им соответствующие объяснения, весьма для меня постыдные; не говоря уж о том, что от такой меры не будет никакого толку, если автор анонимок живет в нашем доме, а значит, будет знать про камеру. По словам Хромого, был еще один вариант действий: не читая, бросать записки в мусор.

– Зачем ты себя изводишь? Не обращай на них внимания, и тому, кто старается позабавиться за твой счет, эта игра в конце концов наскучит.

По моему злому лицу Хромой понял, что я обнаружил очередной листок. Из любопытства он заставил меня показать ему текст. Сейчас эта анонимка лежит передо мной:

Закрутил новую интрижку? Хромой смотрел на меня удивленно, но с улыбкой.

И я стал рассказывать о перепадах настроения из-за нескончаемого бракоразводного процесса, о страхе одиночества, о потребности в нежной сексуальной партнерше, о потребности в приятной компании и приятных беседах. Кто знает, может, мне захочется связать жизнь с какой-нибудь милой женщиной. И я даже назвал Хромому имя: Диана Мартин, мать одной из моих учениц.

10.

Справедливости ради должен признать, что она выглядела гораздо моложе своих тридцати семи лет и была не просто красивой, а очень красивой. А еще она была стройной и одаривала собеседников прелестной улыбкой, показывая белые зубки из-под тонких губ. И эта улыбка на ее милом лице выражала что-то вроде грустного счастья или веселой печали, и это только добавляло ей привлекательности и очарования.

Она так часто и так охотно улыбалась, что я задался вопросом, не болят ли у нее к концу дня мускулы на лице.

Иногда мне казалось, что Диана Мартин стесняется своей красоты и поэтому, не будучи в состоянии скрыть ее совсем, старается хотя бы затушевать, для чего одевается скромно и неброско, не злоупотребляет косметикой, избегает ярких украшений, а также телодвижений или поз, которые подчеркивали бы великолепную работу, проделанную в ее случае природой.

Но я вполне допускаю и другое объяснение. Диана Мартин отказывалась держать себя красавицей не столько потому, что стеснялась своей чудесной внешности, сколько потому, что боялась вызвать ненависть других женщин. Рядом с ней их облик сразу бледнел. И она, само собой разумеется, это понимала, потому что глупой ни в коем случае не была и всеми силами старалась оставаться незаметной, чтобы ее судили не только по физическим данным. Правда, доказать это я не могу, вот и излагаю здесь свои рассуждения, облаченные в жалкий туман догадок.

Тем не менее, как я потом узнал, Диана Мартин тщательно заботилась о своей внешности и продумывала каждую деталь, чтобы выглядеть как обычная женщина (можно умереть со смеху!). Она очень скромно держалась на родительских собраниях (а на них являлись в большинстве своем мамаши) и, хотя могла стать центром внимания в любом обществе, предпочитала отходить на задний план и прятаться в своей улыбчивой крепости.

Ее дочка, ради которой Диана буквально из кожи вон лезла, принадлежала к группе лучших учеников в классе, с интеллектуальным коэффициентом (IQ) и оценками, достойными витрины ювелирной лавки (пока не разгулялись гормоны); но, в отличие от матери, девочка была говорливой и бесцеремонной. Добавлю, что ее явно подпортили гены отца, которого я никогда не видел: у нее было широкое и простоватое лицо, не сказать чтобы некрасивое, но до поры до времени усыпанное противными прыщами.

А мать была просто конфетка. Я отмечал это со строгой объективностью, как отмечают эстетические достоинства произведения искусства. Без всякой корысти, а только потому, что был готов преклониться перед ее совершенством. Я где-то читал, что некоторые мужчины именно так реагируют на женщин, более чем щедро наделенных красотой и умом. Мы уступаем им инициативу, хотя они могут увидеть за этим пренебрежение. Иногда мы даже избегаем общения с ними, но не из страха, как утверждают мнимые специалистки в области сексуального поведения, которые вечно стремятся вымазать мужчин черной краской, а из чистого желания как можно скорее убраться с их пути. Мы заранее уверены, что соперников будет пруд пруди, поэтому против желания придется тратить прорву сил на ухаживание и присмотр – чтобы не потерять их или, что одно и то же, чтобы они сами не сбежали с кем-то, кто превзойдет нас богатством и прочими качествами. И я бы назвал это не ревностью, а инстинктом бережливости и предусмотрительности. Желая избавиться в дальнейшем от головной боли, мы предпочитаем иметь дело с женщинами, которые ничем особо не выделяются, приятными на вид, здоровыми, добросердечными и которые не распаляют мужчин, где бы ни появились. Я нарушил это правило лишь однажды, и Амалия стала самой чудовищной ошибкой в моей жизни.

Вездесущие умники и особенно умницы, если им доведется прочитать эти строки, непременно мне возразят, что я, мол, пишу банальные вещи. Да, разумеется, банальные, но это не мешает им нести в себе великую истину. А так как я не мог не отдавать должное Диане Мартин всякий раз, когда она радовала меня своим присутствием – и всегда благодаря делам, связанным с дочкой, то я тайно восхищался ею, никогда ни на что не надеясь, и любовался, как любуются с тихим восторгом прекрасным пейзажем, пролетающей птицей или китайской вазой. Ну, надеюсь, понятно, что я имею в виду.

11.

Как-то раз я присутствовал на родительском собрании, хотя не был классным руководителем и на самом деле мне нечего было там делать. Но приходилось выполнять приказ директрисы. Как обычно, я выбрал место в самом дальнем углу, только чтобы не привлекать к себе внимания и скрыть скуку в ожидании, пока ко мне кто-нибудь обратится с вопросом, чего в подобных обстоятельствах никогда не случалось. Я ослабил ремешок на часах, теперь они выглядывали из-под рукава и можно было незаметно следить за временем, и при этом никто из окружающих не догадался бы, как мне не терпится поскорее отсюда сбежать. Этой и другим уловкам научила меня Марта Гутьеррес вскоре после моего прихода на работу в школу.

Ни один из затронутых на собрании вопросов не касался непосредственно моих уроков, но ведь всем известно, что директриса блаженствует, гробя наше свободное время под тем предлогом, что преподаватели всегда должны быть под рукой. Однако на том собрании я неожиданно обнаружил один привлекательный момент. Совсем близко от меня, буквально в паре метров, сидела Диана Мартин, и я мог в свое удовольствие любоваться ее ногами, которые высовывались из-под стола. Я не считаю себя фетишистом, но и не лишен способности наслаждаться созерцанием красоты, а эти женские ножки, маленькие и точеные, были воистину достойны восхищения. Не лишним будет пояснить, что Диана Мартин явилась на собрание в джинсах, доходивших до середины восхитительно гладких икр (депилированных). Обута она была в минималистские босоножки – иначе мне, плохому знатоку женской обуви, определить эту модель трудно, – которые состояли из подошвы на тонком каблуке, скорее высоком, чем низком, и двух черных ремешков – один обхватывал щиколотку, а другой стягивал то место, где начинались пальцы. К подошве также крепилась узкая полоска кожи, закрывавшая пятку. С того места, где я сидел, обмирая от удовольствия, казалось, что Диана Мартин босая – изысканно босая, ошеломительно босая. Она слушала выступавших, и на ее прекрасном лице ни разу не дрогнул ни один мускул. Святые небеса, как она была хороша! Или, говоря откровеннее: как она была соблазнительна!