— Дебил, — констатировал Веселовский, но убивать Дениса всё же не стал.

В это мгновение я бы и сама с удовольствием прикончила «женишка», но, к сожалению, так и не придумала, что делать с трупом.

Тем временем «покойник» сообразил, что смертную казнь отменили и сразу начал наглеть, выясняя, где же это меня всё-таки вчера носило.

Уж конечно я и в мыслях не держала перед ним отчитываться, а потому, поднимаясь, разъяренно бросила:

— Ещё один вопрос, и я за себя не ручаюсь! Обеспечу тебе таки встречу с Анубисом!

— Чё? — не понял Денис.

И Сашка, добрая душа, патологически не способная злиться дольше минуты ни на кого, включая клинических идиотов, а с этим уже столько возился, что стал испытывать к нему некое подобие привязанности, охотно пояснил недоумку, что за «зверь» Анубис, а заодно поведал ему, что приехала Денисова матушка и жаждет с ним встречи.

Поскольку для меня особой разницы нет, с каким шиком обставлены похороны, они мне в любом виде неприятны, весь план погребения, изложенный Рагнедой, я пропустила мимо ушей.

Сидела, как дурочка, и увлечённо перебирала в голове подробности вчерашнего вечера с Виктором. Даже на язвительное замечание Магистра не особо отреагировала.

— Да вы, мама, совсем, смотрю, не в себе, — кот покрутил лапой у виска и поднялся. — Пойду я, пожалуй, из этого дурдома, пока сам тут с вами не свихнулся.

Лишь бросила вдогонку: «Куда?», получила ответ: «В сад!», и тут же вернулась к своим легкомысленным воспоминаниям, даже не подумав прислушаться к речам свекрови.

А напрасно! Стоило обратить на них самое пристальное внимание и по возможности отговорить очумевшую тётку от бредовых затей. Ибо только в воспалённом мозгу мог зародиться подобный план!

***

По центральной улице, перекрытой по случаю шествия, размахивая кадилом, двигался священник в сопровождении клира, большая часть которого была снабжена крестами и иконами. Следом за крёстным ходом ехала усыпанная орхидеями пирамидальная платформа, на вершине которой разместились два золочёных резных саркофага, а на ступенях — плакальщицы в сиреневых хитонах и играющий надрывные мелодии джаз-оркестр.

Но на этом выдумки чумной мамаши не закончились. Члены семьи и особы, к ним приближённые, ехали за процессией в русских тройках, украшенных траурными лентами и алыми розами.

Меня запихнули во вторую тройку вместе с Денисом. Первую занимала сама сумасшедшая родительница, по безумному плану которой шествие замыкала многочисленная «челядь», бредущая своими ногами, с венками и портретами усопших.

В небе над процессией то и дело проносились два «кукурузника», осыпая скорбящих лепестками…

Не хочу никого утомлять подробностями этого чудовищного действа, срежессированного ненормальной тёткой, — сама я хотела сбежать ещё когда завидела пирамиду с гробами, а распорядитель предложил мне занять место в повозке. Только желание проститься с Виолеттой удержало меня и заставило принять участие в этой наглядной демонстрации острого психоза. По крайней мере, стало ясно, почему Рагнеде постоянно не хватало выделяемых Денисом огромных сумм. Кретинизма такого размаха я и представить не могла!

Денису же, напротив, «новаторские» идеи мамы до того понравились, что он возжелал поручить ей и подготовку нашей свадьбы. Сначала я хотела возразить. Но потом, коль уж мне всё равно, решила посмотреть, как далеко у свекровушки зашло безумие.

Единственное, что я категорически оставила за собой — это выбор платья.

И вот день свадьбы наступил.

Церемония была назначена на вечер, а народные гулянья предполагались до утра. Это позволило мне проваляться в постели до обеда, предаваясь унылым размышлениям о превратностях судьбы.

За те несколько дней, что прошли с похорон Кирилла и Виолетты, никто больше не умер, и вообще всё было подозрительно тихо. Периодически это странное затишье наводило на мысль, что виновником всех происшедших трагедий был-таки Денис, раз на него никто не покушается, но справедливости ради следует признать, что покуситься на него было бы сейчас весьма проблематично, так как в последнее время он практически постоянно находился под охраной. А рискнуть и оставить его без присмотра, было как-то боязно.

Большую часть суток я проводила в своей комнате — на меня навалилась очередная хандра, причину которой определить точно не получалось. То я с новой силой скорбела по Лике, то печалилась по Виолетте, то пыталась разобраться в мотивах собственных поступков и жалела себя. Я бы вообще дом не покидала, но надо было завершить дела по отправке Настиной семьи за границу и навещать Андрея. Поэтому выходить всё же приходилось.

В один из дней позвонил экс-любимый, на удивление трезвый, и с грустью в голосе сообщил о своей предстоящей женитьбе. Нет, не так. Пожаловался на свою предстоящую женитьбу по причине внезапной беременности своей новой подруги. При этом откровенно ища у меня сочувствия.

По нелепому стечению обстоятельств свадьбы у нас должны были состояться в один день, и я порадовалась, что он не объявится на моей, коль уж будет сильно занят своей. В завершение разговора Дима намекнул, что одно слово, и он всё отменит, но я посоветовала ему жениться обязательно, туманно сославшись на то, что для него это наилучший выход.

Он признал, что, может, я и права, и даже пожелал мне счастья, хотя о своём замужестве я малодушно умолчала. Сашка, судя по всему, тоже этот факт не афишировал, вероятно надеясь, что в последний момент я всё же одумаюсь.

Накануне памятного дня Галка приволокла свадебное платье и заставила меня его примерить. Её роман с Веселовским бурно развивался под крышей нашего дома и, заявив, что я — самая очаровательная на свете невеста, подруга радостно сообщила, что они с Сашей тоже решили пожениться.

Известие это я постигла не сразу, хоть и поздравила подругу бесцветным голосом. Галка, внимательно посмотрев на выражение моего лица, которое с момента похорон так и осталось похоронным, немедленно принялась отговаривать меня выходить замуж за Дениса. Я вяло, не испытывая никаких эмоций, отвергала все её доводы, пока она не заговорила о Викторе.

И тут я разразилась такими бурными рыданиями… ясно осознав, что тоскую.

Все эти дни я виделась с ним мельком и почти не разговаривала. Точнее, он даже не пытался заговорить со мной. В комнату ко мне не входил, информацией о ходе следствия не делился, а в те редкие минуты, когда мы где-то случайно пересекались, вёл себя подчёркнуто вежливо, отстранённо, на «ты» не переходил и вообще особо мной не интересовался.

Сначала я злилась. Потом пыталась понять, ошиблась ли я в его отношении ко мне изначально, или же его симпатия внезапно прошла. Затем попыталась вовсе о нём не думать, и мне как будто это даже удалось. И вот теперь оказалось, что всё это время я изнывала от тоски…