Из никольщины выходили, по народным преданиям, и те удалые ушкуйники-повольники, которые, недовольные порядками на родине, основывали по северу, востоку и юго-востоку нынешней России новые колонии и наводили страх не только на соседние народы, но даже и на московские окраины. Николай угодник был любимым святым этих удалых добрых молодцев и во всех путях жизни был могучим их патроном и покровителем. Самое имя Николай считалось у братчины в Новгороде и Пскове, как у Гетов-Руссов бог Марс, признаком смелости, бесстрашия и безнаказанности. Юродивый Николай Качанов всенародно порицал новгородскую разладицу, тогда как другие безнаказанно этого сделать не могли. В Пскове юродивый Салоса, прикрывшись именем Николая, совал неистовавшему там Грозному царю кусок кровавого мяса, смело называя его убийцей и кровопийцем, и остался безнаказанным, т. к. магическое имя Николай ограждало его от всяких бед. Ушкуйники из братовщины николыцины популярность имени этого святого перенесли и на Дон и первые свои часовни и церкви посвящали ему.

Старая церковь (XVI в.) Пятиизбянской станицы, где, по преданию, крестился Степан Разин, была во имя св. Николая.

Церковь в ст. Еланской до 1828 г. была во имя св. Николая.

Церковь ст. Голубинской (1735 г.), Сиротинской (1740 г.), Верхне-Чирской(1700 г.), Цимлянской (1715 г.), Кременской (1744 г.), Усть-Медведицкой (с 1595 г.), Глазуновской (до 1759 г.), Арчадинской, Усть-Хоперской (1724 г.), Мигулинской, Мелеховской, Кочетовской (1720 г.), Усть-Быстрянской, Усть-Белокалитвенской, Луганской (1732 г.), Верхне-Михалевской (ныне Николаевской), Быстрянской (ныне Мариинской) — часовня (1735 г.), Нижне-Каргальской (1672 г.) — часовня, Скородумовской (в г. Черкасске), Арженовской, Правоторовской, Ярыженской, Етеревской, Петровской, Урюпинской — все были во имя св. Николая[254].

Кроме всего сказанного, исследователь древнего церковного зодчества на Дону и в новгородских областях Е. Ознобишин видел в 1872 г. в церкви ст. Раздорской на Дону ветхую обшивку священнических облачений по бархату золотом с надписью славянскими буквами: «В память болярина князя Георгия (слово утрачено) Сицкаго (утрачено) в Раздорскую церковь на Дону от княгини»… Далее все истлело и высыпалось. Об этой обшивке пишущий эти строки сам слышал в 80-х годах прошлого столетия от покойного протоиерея ст. Раздорской Бондаревского.

Невольно является вопрос: какое отношение имели князья Сицкие к казакам ст. Раздорской? Георгий Сицкий был сын князя и большого воеводы Василия Сицкого, убитого при Иване Грозном в войне с Стефаном Баторием. Еще при жизни отца Георгий Сицкий возбудил спор о старшинсте мест с Борисом Годуновым, и спор был решен не в его пользу. Вскоре Георгий умер насильственной смертью. С ним прекратился прямой род Сицких.

Князья Сицкие были выходцы из Литовской Руси, и дед князя Георгия был вместе с Шуйским кормленным князем новгородским, т. е. жившим на жалованье (кормлении) Великого Новгорода за обязанность, в случае внешней войны, предводительствовать новгородскими дружинами; в мирное же время князья эти никакой роли не играли и не имели права вмешиваться во внутреннее управление края, так как это право исключительно принадлежало вече. Кормленных князей в Новгороде было много, и все они с падением вечевого правления перешли на службу в Москву. Для нас важен не вопрос о местничестве Сицкого с Годуновым, а то, что внука кормленного князя новгородского, помня старую хлеб-соль, трудится над вышиванием золотом священнической ризы и посылает ее в Раздорскую на Дону казацкую церковь с просьбой помолиться о душе замученного Грозным царем ее мужа.

Из кого же состояла Раздорская на Дону казачья община, если не из домовитых и высоконравственных новгородцев. Только они-то, независимые от Москвы и знавшие князей Сицких, могли, по убеждению княгини, помянуть ее мужа и помолиться за упокой его души. Ведь к беглым преступникам, какими представляют казаков некоторые наивные историки, религиозная московская аристократка не обратилась бы, так как подобный элемент плохой молельщик за души князей-аристократов.

Бутков в своих материалах для новой истории Кавказа (т. I) говорит, что в Астрахани в 1591 г. был воеводою князь Сицкий. Имени этого воеводы Бутков не называет. В каком родстве этот последний состоял с Георгием Сицким, неизвестно. Для нас важно только то, что князья Сицкие выходцы из Новгорода и что одна из княгинь этого рода считала Раздорскую донскую казачью общину за людей благонадежных и религиозных, родственных ей по духу и убеждениям и послала этой общине свой драгоценный дар.

Выше было сказано, что план новгородских церквей и орнаментика иконостасов сходны с древнеперсидскими; это многих удивит. Вопрос же решается очень легко. Цивилизация в Персию или Иран занесена из древней Арианы.

Эта же цивилизация другой ветвью арийцев, после катастрофы в Ариане, занесена на Волгу и в Приазовье, а оттуда распространилась по водным путям на берега Балтийского моря и особенно удержалась там, где славянские племена не поддались чуждому влиянию, как например, в Новгороде и его областях[255].

Представленные на археологический съезд в Киеве 1874 г. гг. Стасовым, Сологубом, Волковым и др. собранные ими в большом количестве народные рисунки — узоры, вышивки в цветах, народная орнаментика до XVII в. губерний Киевской, Черниговской, Волынской, Смоленской и Полтавской, а также найденные г. Ивановским в новгородских могилах XI и XII вв. разного рода предметы, относящиеся к украшениям и вооружению, ясно показали, что наши предки многое заимствовали (цвета, узоры и орнаментику) с востока, вернее сохранили в первобытной форме культ своей древней родины — Арианы и соседнего с ней — Ирана. Известно, что восток особенно любил цвета красный, синий, зеленый, черный и желтый и всецело передал эти цвета в наследие славянам.

Новгородцы всегда любили сочетание цветов красного с синим в одежде с дополнением черного и зеленого с серебряными разводами в орнаментации построек своих капищ, а потом и церквей и эту любовь к цветам целиком перенесли на Дон вместе с упорством в сохранении своих старых прадедовских обычаев, вечевым правлением, с своеобразным отношением к церкви и проч.

Помимо всего изложенного, связь новгородских областей с Доном сказывается еще, кроме народного говора, о чем мы уже говорили, в памятниках народного эпоса и оставшейся письменности[256]. Известно, что все былины о князе Владимире и древнерусских богатырях его эпохи, как то: Илье Муромце — матером казаке, Добрыне Никитиче, Алеше Поповиче и бое его со змеем Горынычем, Дюке Степановиче и др. найдены в новгородских областях и Западной Сибири, куда новгородская колонизация проникла рано, как и казацкая в XVI в.[257].

Эти же былины, хотя и не в целости, а некоторые с другими вариантами, но тождественные по языку и способу выражений мысли и чувства, а также и стихосложению, найдены и на Дону в станицах Клетской (Илье Муромце), Усть-Быстрянской (Бой Алеши Поповича со змеем, Дончак — Добрыня Никитич, спор сокола с конем, спор Ивана Гардиновича с князем Владимиром), Богаевской (Дюк Степанович), Пятиизбянской (про Кузюшку), Нижнекурмоярской (про Александра Македонского и дочь кн. Владимира, молодого наездника и Аннушку, дочь княжескую), Арженовской (Индей землю и Индик-зверя), Усть-Белокалитвенской (Индрик-зверя), Мариинской (спор сокола с конем — другой вариант) и в др.[258].