Мы приехали в Шелдон-Холл, чтобы провести здесь медовый месяц. В глубине души я чувствовал острую необходимость немедленно вернуться домой. Это, возможно, было вызвано непоколебимой уверенностью в том, что я совершил ошибку. Я написал матери письмо с сообщением о женитьбе, а также о времени нашего приезда. Когда мы приехали, она ждала нас в холле. Мать улыбалась и, казалось, была рада видеть нас, но все же, меня не покидало тревожное чувство, что что-то неладно, что произошло нечто еще более важное, чем даже моя женитьба. Иногда в моей жизни бывали случаи, когда меня одолевали предчувствия. Это, наверное, из-за рыжих волос, хотя, возможно, так мне просто внушили в детстве. «Рыжеволосые люди – особые». Как часто я слышал эти слова. Самое интересное, что на моем примере это подтверждалось довольно часто. Вот и на этот раз у меня появилось очень отчетливое ощущение того, что что-то не в порядке. Уже теперь, вспоминая события прошлого, я понимаю, что это чувство появилось у меня еще в тот момент, когда я в лондонской церкви надевал кольцо на палец Алисы. Оно не оставляло меня, когда мы ехали в поезде на север. Но во всей полноте я испытал его, когда вернулся в свой дом и обнаружил, что внешне все вроде было в порядке, но что-то необъяснимое, зловещее, чему я не находил объяснения, витало в воздухе.

В этот вечер состоялся торжественный ужин. Шеф-повар превзошел себя, стараясь сделать событие праздничным. Мы, конечно же, выпили шампанского, а затем слуги подарили Алисе букет, а Бейтсон сказал официальную приветственную и поздравительную речь.

Но я все время не сводил глаз со своей матери. В ее поведении было что-то такое, что тревожило меня. «Что это может быть?» – спрашивал я себя. В конце концов, я заметил, что среди присутствующих слуг нет Нэнни. Я спросил об этом у матери. «Вероятно с Эдвардом», – ответила она кратко.

Что-то в ее голосе и в том, как она это сказала, подталкивало к тому, чтобы задать еще несколько вопросов, но не было времени: настала моя очередь произнести речь. Когда я ее закончил, мать тут же завладела моим вниманием.

Ей захотелось обсудить со мной множество разных вопросов: о перестройке дома, различных делах, которые накопились за то время, пока меня не было в Шеддон-Холле. Это все было очень скучно для Алисы, и, видя, что она зевает, я переключил все внимание на нее. У меня не было возможности ни спросить об Эдварде, ни сходить наверх, чтобы проведать его. Позже я очень горько сожалел, что отвлекся и не сделал того, что всегда было для меня традицией – не навестил Эдварда, как только вернулся домой.

Утром ко мне пришел Бейтсон и сообщил, что Эдвард умер. Сначала я не мог этому поверить. Набросив халат, я пошел в комнату матери. Она сидела в кровати, и у меня создалось впечатление, что она не спит уже долгое время.

– Бейтсон мне сказал… – начал я.

– Да, он умер, – ответила она. В ее резком тоне, в том, каким голосом она это сказала, и в выражении глаз было что-то такое, что открыло мне правду. Войдя, я закрыл за собой дверь, затем медленно приблизился к ее кровати.

– Ты убила его, – спокойно сказал я.

Она подняла голову и бесстрашно посмотрела на меня. Несмотря на все ее недостатки, мать никогда не была трусихой.

– Какая тебе разница, как он умер? – спросила она. – Теперь ты – владелец Шелдон-Холла.

Услышав эти слова, я в ужасе уставился на нее. Я мысленно молил Бога, чтобы это не было правдой. Ждал, что она все опровергнет, что разозлится на меня за то обвинение, которое я выдвинул против нее. Я стал протестовать. Я думаю, что, глядя на мое белое лицо, слушая мой дрожащий, запинающийся голос, она, должно быть, сочла меня жалким созданием. Ведь она сама была так спокойна и так уверена в своей правоте.

– Мы должны в первую очередь думать о титуле, об имении и о доме.

Ее голос смягчился, когда она произнесла последнее слово. Да она сумасшедшая, сказал я себе, она помешалась на своей любви, обожании и поклонении тому, что я называю домом.

Я не произнес больше ни слова и просто развернулся и покинул ее для того, чтобы подняться наверх и взглянуть на холодное безжизненное тело своего брата. Я любил его, но теперь он ушел, оставив меня жить под бременем преступления, совершенного моей матерью, и с сознанием того, что я стал инструментом для его совершения.

Голос Роберта дрогнул. Сильвия не произнесла ни слова, и через какое-то мгновение он продолжил свой рассказ.

– Можешь себе представить, что было потом. Я не мог забыть о том, что случилось. Да и как я мог, когда меня постоянно преследовала мысль о том, что мой брат был принесен в жертву ради меня. Разве такое могло принести кому-нибудь счастье? Очень скоро я наскучил своей жене, что вообще-то было неизбежным. Я был мрачным и неразговорчивым мужем, постоянно угнетенным сознанием своего несчастья. Меня раздражала ее веселость, ее жажда жизни и страстная тяга к развлечениям. Я понимал, что рано или поздно та жизнь, которую мы вели, станет невыносимой, и я совершенно не был удивлен, когда она сбежала, хотя у меня есть догадки, что в том, что случилось, моя мать сыграла не последнюю роль. Ее раздражало то, что у нас не было детей, а еще то, что Алиса не любила Шелдон-Холл.

Все остальное ты знаешь. Но я никогда не говорил тебе, как многое для меня значит то, что я нашел тебя. Я ведь потерял веру в людей. И если я искал женщин, то только оттого, что надеялся в их объятиях, хоть ненадолго забыть о тех ужасах, которые меня окружали. Я пробовал пить, я предавался всевозможным наслаждениям и порокам, но никогда, ни на минуту я не мог забыть… Так продолжалось до тех пор, пока я не увидел и не полюбил тебя. Я представлял себе твой юный, доверчивый взгляд, твою неуловимую, неуверенную улыбку, и то, как ты поднимаешь подбородок, когда слегка пугаешься, или стесняешься. А затем я понял, что, думая о тебе, могу убегать от самого себя – правда, на совсем незначительное время, потому, что стоило мне взглянуть на тебя, как я сразу вспоминал, что ты никогда не будешь моей. Как я мог предложить тебе, такой доверчивой в своей наивности, жизнь, омраченную грехом, и прошлое, запятнанное самым ужасным преступлением, которое когда-либо было совершено во имя другого. Если бы я был более сильным, более честным и более выдержанным во всех отношениях, то Эдвард мог бы жить и по нынешний день.

– Ты мучаешь себя.

– Я заслужил эту муку.

Его лицо неожиданно стало очень печальным. Роберт посмотрел на Сильвию, и она поняла, что в ожидании того момента, когда его заберут, чтобы казнить за преступление, совершенное другим человеком, он мысленно прощается с ней. Его глаза пристально изучали ее лицо, как будто стараясь запомнить все до мельчайшей подробности на то время, пока они будут в разлуке. Сильвии хотелось заплакать, хотелось броситься к Роберту с мольбами о том, чтобы он хоть как-то попытался спасти себя, но слова почему-то не шли. Не могла она просить того, кто так презирал бесчестье, совершить его ради нее.

Она неосознанно подняла подбородок и заметила, как он затаил дыхание, зачарованно любуясь ею, затем наклонился и очень нежно и трепетно дотронулся до ее губ своими.