– Эдвард не хочет пить, – сказал он и попытался оттолкнуть стакан. Но я настояла. Он ведь был очень послушным и всегда делал то, что я ему говорила, чтобы порадовать меня. Он быстро выпил молоко. Я взяла у него стакан, а еще забрала шоколад и вылила его в раковину. Затем поставила пустую чашку рядом с его кроватью и стала ждать. Минут через десять мастер Эдвард стал клевать носом.

– Я устал, Нэнни, – сказал он. – Я очень устал.

Он вытянулся в кровати, и несколько оловянных солдатиков со стуком упали на пол. Он издал звук, похожий на глубокий вздох, и заснул.

Я вернулась в свою комнату. Прошло еще полчаса, и затем я услышала, как в соседней комнате раздался знакомый звук. Я знала, кто это и зачем она пришла. Она двигалась очень тихо. Было слышно только шуршание шелковых юбок и очень тихий звон фарфора, а затем дверь закрылась.

Я вошла в детскую и приблизилась к кровати, на которой спал мастер Эдвард. Он тихонько посапывал и казался расслабленным и умиротворенным. Должно быть, сон его был очень глубоким.

И тут я увидела его не таким, каким его рисовала мне моя любовь, а каким он был на самом деле: беспомощным, из года в год чувствующим себя все хуже, как и говорили доктора, и скорее всего обреченным на то, чтобы, в конце концов, потерять всякую связь с реальностью. Возможно, когда-нибудь он перестал бы узнавать даже меня, стал бы совсем дряхлым, живым трупом. Я попыталась убедить себя, что для него будет лучше другое.

Очень аккуратно вытянув свободную подушку, лежавшую в его изголовье, я положила ее на его лицо. Я держала ее так, прижав к нему до тех пор, пока мои руки не занемели, до тех пор, пока молитва, которую я шептала, не превратилась в бессмысленную путаницу слов. А затем, когда я убрала ее, я поняла, что мой ребенок мертв.

Нэнни закрыла лицо руками. В комнате наступила тишина. Мертвая тишина. Только пальцы Роберта сжали руку Сильвии. Сжали с такой силой, что даже побелели.

Через мгновение к Нэнни снова вернулось самообладание.

– Всю ночь я простояла на коленях рядом с кроватью, – продолжала она. – Я заперла двери. Я не хотела никого видеть. Я хотела быть одна с человеком, которого любила больше всего на свете.

Когда наступило утро, я умылась холодной водой, оделась и была готова к тому, чтобы встретить служанку, которая принесла мне утренний чай.

– Вы сегодня встали очень рано, Нэнни, – сказала она.

– Мастер Эдвард очень плохо спал, – ответила я. – Я не хочу, чтобы его беспокоили. Поставь его завтрак в моей комнате, а когда он проснется, я накормлю его.

Весь тот день я была единственным человеком, который входил к нему. Я ничего никому не сообщила, хотя была совершенно уверена, что ее милость ждала от меня хоть какой-нибудь весточки. Я хранила молчание. Я ненавидела ее. Мое сердце было переполнено горечью и негодованием, но я еще не знала, как заставить ее страдать, как причинить ей боль за то, что она сделала со своим сыном.

Когда наступило время ленча, мне сообщили о вашей женитьбе и о том, что вы вместе с женою скоро приедете домой. Новость, которая так взбудоражила весь дом, сначала совершенно меня не тронула. Я не могла думать ни о ком, кроме моего ребенка, лежавшего тихо и бездыханно в соседней комнате. Я сама уложила его так, как укладывают покойников. Я научилась этому много лет назад от своей матери. Бедняжка, он лежал с совершенно умиротворенным лицом, сложив на узкой груди свои не нашедшие применения руки. И я вложила в них несколько цветков.

Мистер Бейтсон сам пришел, чтобы сообщить мне о том, что всем до единого велено после обеда собраться в холле, чтобы встретить вас и вашу молодую жену. Я сказала ему, что не могу покинуть мастера Эдварда.

– Он что, нездоров? – не глядя мне в глаза, безразличным тоном спросил мистер Бейтсон.

– Боюсь, что он заразился от меня простудой.

– Я надеялся, что вам полегчает, после лекарства ее милости, – заметил он. – Надеюсь, вы приняли его.

Сначала мне очень захотелось испугать его, сказав, что никакого лекарства я не пила, но потом я ощутила страшную усталость от всего того, что произошло.

– Да, я приняла его, – ответила я и увидела выражение облегчения у него на лице.

Следующую ночь я тоже провела наедине со своим мальчиком, и только утром спустилась к леди Клементине, чтобы сообщить ей о смерти сына. По выражению ее лица, по тому, как она говорила, можно было видеть, что она торжествовала. Но я скрыла от нее свои чувства и ни единым намеком не дала ей понять, что хоть немного сомневаюсь в том, что мастер Эдвард умер во сне. Доктор сказал, что у него остановилось сердце. Только я одна знала, что остановилось не сердце, а дыхание, потому что я своими собственными руками убила его.

– Ты не должна так говорить, Нэнни, – торопливо произнес Роберт. – Ты не была убийцей. Ты только даровала ему более гуманную смерть. Без боли и страданий. В ином случае он, возможно, очень бы мучился.

– Этого мы никогда не узнаем, – устало ответила Нэнни. – Но в любом случае я думаю, что сделала все, что смогла и для него, и, как оказалось, для вас, мастер Бобби.

В ее голосе, в том, как она посмотрела, было столько нежности, что у Сильвии на глаза навернулись слезы. В этот момент она поняла, что Нэнни по-прежнему любит в Роберте того маленького мальчика, который когда-то потерялся в этом страшном мире и которого она наконец обрела.

Роберт поднялся, вышел из-за стола и, подойдя к Нэнни, стал рядом с ней. И хотя он был высоким мужчиной, она, несмотря на свой маленький рост, казалась значительной рядом с ним.

– Я не могу поблагодарить тебя, Нэнни, – сказал он, и при этом голос его дрогнул. – Ты дала и мне, и Эдварду столько любви, что любых слов будет мало. Я могу только попросить у тебя прощения. А еще я надеюсь, что ты будешь великодушна и не оставишь нас, а останешься жить в Шелдон-Холле, чтобы сделать его более счастливым.

Нэнни усмехнулась и вытерла выступившие на глазах слезы.

– Почему, мастер Бобби, – сказала она, – почему вы думаете, что я собираюсь вас покинуть? И куда бы я, интересно, отправилась, если бы действительно решила это сделать? Мой дом здесь.

Сильвия поднялась со стула и, подойдя к Роберту, встала рядом. Он обнял ее, а она доверчиво положила голову ему на плечо.

– Вот чем он должен стать для нас, Роберт, – сказала она тихим голосом. – Нашим домом!

Нэнни посмотрела на них обоих и скрепила их руки своей рукой.

– Да благословит вас обоих Господь, – сказала она, а затем вышла из комнаты – эта маленькая женщина, с великим чувством собственного достоинства, женщина, которая никогда не предала огромную любовь, спрятанную в глубине сердца. Когда за ней закрылась дверь, наступило долгое молчание, а затем Сильвия вздохнула.

– Не могу поверить, что это правда и нам не нужно бояться.