– Насмотрелся?

– Как они попали в дом? Через окно?

– А это важно?

– Конечно, важно – они же могут вернуться! В полицию звонила?

– Разумеется. Первым делом. Приехали быстро. Сразу увидели, что все твои знаменитые камеры разбиты. Один полицейский сказал, что, похоже, по ним стреляли из пневматической винтовки. Потом детективы – или как они называются – всё осмотрели, сняли отпечатки пальцев. Сказали, что начинают работу немедленно, и завтра утром, скорее всего, уже будут какие-то новости.

– Милая моя… – Росс попытался ее обнять, но Имоджен снова отстранилась.

– Я уже позвонила Вирджинии, – сказала она. – Сегодня переночую у них с Беном. Если хочешь, поезжай со мной.

Вирджиния, сестра Имоджен, жила вместе с мужем и тремя детьми в деревушке милях в пятнадцати к северу от Патчема.

– А как же Монти? У Бена, кажется, аллергия на собак…

– Да плевать мне на собаку! – закричала Имоджен. – Я сейчас думаю о нашем ребенке! На все остальное плевать! Буду оттуда ездить на работу, ничего страшного. Но здесь не останусь ни на одну ночь, пока…

– Пока что?

– Пока ты не выбросишь все это из головы. Поверить не могу: ты отказался слетать в Страсбург и сделать интервью с членами Европарламента, а ведь за это заплатили бы три тысячи! Нам сейчас очень нужны деньги! И почему, ради чего мы должны все это терпеть? Не знаю, что там у тебя, и знать не хочу, но, ради Бога, продай это Ватикану, раз уж они просят! Хотя бы ипотеку погасим!

– Я не могу. Не сейчас. Может быть, после…

– После чего, Росс? После того, как нас убьют? Неужели эта безумная история стоит того, чтобы ради нее рисковать… рисковать всем?

– Безумная история? И это говоришь ты?! Ты ведь верующая! Христианка. По-твоему, то, что Бог есть, – безумие?

– Вот это – точно безумие! – возразила Имоджен, нервным жестом обводя надписи на стенах. – Да, я верующая. И никакие доказательства мне не нужны. Мир сейчас и так на краю пропасти, и только не хватало нам, чтобы из-за болтовни какого-то старого дурака начались религиозные войны!

– Значит, по-твоему, Кук – старый дурак? – медленно проговорил Росс. – А тот парень, что будто бы представляет Ватикан, – как его, Спинони?..

– Сильвестри. Монсеньор Джузеппе Сильвестри.

– Он к этой «болтовне старого дурака» относится вполне серьезно. И готов за нее платить.

– Если ты докажешь, что на руках у тебя не подделки.

– Да ведь этим я и занимаюсь, черт побери! Пытаюсь понять, насколько все реально.

Имоджен снова указала на исписанные стены.

– А это тебе недостаточно реально? А угрозы, которые мне присылали по почте? Тоже недостаточно реальны? По-моему, Росс, реальнее некуда. И смысл очевиден: кому-то очень не нравится то, что ты делаешь.

Росс молчал; перед мысленным взором его вновь встал Роберт Энхолт-Сперри – неподвижный, с бессмысленным взором и застывшей на губах улыбкой.

А затем – слезящиеся старческие глаза Гарри Кука. Глаза, в которых светилась мольба.

«Мы с вами должны спасти мир».

Он поднял взгляд на жену. На ее чуть выступающий живот – чрево, где растет его ребенок.

Что ей ответить?

При виде надписей, осквернивших и обезобразивших его дом, в Россе зародилось какое-то новое чувство. Ярость. Холодная ярость. Он снова думал о вертолете в Египте. Об изуродованном теле Кука. О мертвом поверенном.

О мире, в котором предстоит жить его ребенку.

Об умершем брате.

О тех ублюдках, что пытались утопить его в Колодце Чаши.

Кому можно верить? Стюарту Ивенсу из МИ-5?

Или человеку, с которым говорила Имоджен, – монсеньору Джузеппе Сильвестри, якобы представляющему Ватикан?

Сможет ли он все бросить? Уйти, забыть, умыть руки – и как ни в чем не бывало продолжать писать о политике, войнах и изменениях климата? Теперь – когда знает, что по-настоящему важно совсем другое?

Но где искать последнюю деталь головоломки? Ту, что собирался передать ему Энхолт-Сперри? Быть может, ее увез с собой таинственный мотоциклист?

Росс не знал, как взглянуть Имоджен в глаза. Не знал, как сказать то, что должен сказать. Разумеется, это прозвучит попросту нелепо! И все же… свидетельства, что это вовсе не нелепость, написаны теперь черным по белому на стенах его дома.

К нему в дом вломились.

Кто?

Религиозные фанатики? И что же – он позволит им себя запугать? Да ведь этого они и хотят! Чтобы он испугался и все бросил. Бежал с поля боя.

Нет! Никто и ничто не заставит его отступить!

Росс повернулся к жене.

– Имо, я все понимаю. Понимаю, что ты чувствуешь…

– Правда? Отлично. Тогда уезжаем немедленно. Свои вещи я уже собрала. Иди собери свои, я подожду.

– Но тогда в опасности окажутся и Вирджиния, и ее семья. И как быть с Монти?

– Отдадим на передержку.

– Милая, послушай…

– Опять? Что я теперь должна «послушать»?!

– Я… ты нужна мне.

– Серьезно? Прости, Росс, я уже сомневаюсь. Похоже, я тебя совсем не знала. У тебя теперь своя жизнь. Своя цель, ради которой ты готов на все. Но это не моя цель, и я не хочу больше иметь с ней ничего общего! Это твоя война – так веди ее один!

Среда, 15 марта

Росс проснулся усталый, с больной головой – и переполненный ужасом. Несколько мгновений лежал с закрытыми глазами, затем потянулся к другой стороне кровати, чтобы обнять Имоджен, однако нащупал лишь холодную подушку.

Ушла. Она действительно ушла.

Утро было ясное, солнечное. Сквозь полупрозрачные шторы струился яркий дневной свет. На улице перекликались рабочие.

Так это все не сон! Нет, не сон: вот и надпись над кроватью.

«КТО ИМЕЕТ УМ, СОЧТИ ЧИСЛО ЗВЕРЯ…»

Кто это сделал? Тот же псих, что посылал им угрозы по электронной почте?

Нет, все это явно сотворил не один человек. В надписях на стенах угадывалось два, если не три разных почерка. Как им удалось пробраться сюда, не потревожив охранную систему, не засветившись на записи? Видимо, камеры расстреляли еще из-за забора. Охранную систему тоже как-то отключили.

Кто знал о том, чем он занимается?

Со сколькими людьми связывался Кук, прежде чем прийти к нему? Известно, что он обращался в Фонд Колодца Чаши – оттуда об этом узнали в «Керр Клуге». Теперь знают и МИ-5, и, похоже, Ватикан. Кто вломился к нему вчера – КК? И зачем – чтобы его напугать? Или это последователи какого-нибудь жулика от религии, вроде Уэсли Венцеслава? Или еще какие-нибудь фанатики-сектанты?