— Не может быть. Слышишь? — кивнула она в сторону уже подернутого прозрачным сумраком окна.

Тетя вслушалась, на улице пела какая-то очень знакомая птичка.

— Кто это?

— Соловей! — засмеялась Тишка. — На улице Вавилова, под звон трамваев!

— Может, из Битцевского прилетел? Или из Нескучного?

— Романтично-то как, — быстро глянула Тишка на Тетю.

И сейчас же, без перехода выпалила:

— Ну и как твоя личная жизнь?

— Прекрасно! — мгновенно отозвалась Тетя, глядя на тут же слегка нахохлившуюся Тишку. Поднялась с дивана, распахнула окно пошире, ей показалось, в комнате стало душно. Соловей все пел, разошелся, из окна повеяло вечерней прохладой и сладким запахом цветущего тополя.

— Совсем как в Апрелевке. И пахнет так хорошо, — сказала Тишка. — Знаю этот запах, он у меня с детством ассоциируется. Во дворе нашем тоже росли тополя, да мы ведь и жили тут неподалеку, на Ломоносовском, в восьмиэтажном кирпичном доме буквой «п». Идешь по двору, наступаешь на этих червячков пахучих и понимаешь: скоро листья распустятся, сирень зацветет, лето уже близко. И так свободно от этого дышится.

— Вот видишь, физика и лирика так тесно переплетены, — улыбнулась Тетя. — Жаль только, этот лирический кокон, кокон мифов вокруг физики, слишком уж густ. Но Тишка! Это всего лишь близость. Способ сказать друг другу — ты мне нравишься, ты хорошая, и ты хороший. Зачем усложнять? Это просто еще одна возможность, данная Богом, — уточнила Тетя, — говорить друг с другом. Блуд — какое разнузданное, пляшущее в ладонях слово…

— Слушай! — взвилась, перебивая, Тишка. — Ты сейчас стихами уже заговоришь! Ты знаешь, как я люблю тебя, и я, я первая желаю тебе счастья. И все же мне кажется, вот такие представления о любви, как об исключительной радости, яркости, близости и как… как… о форме… — Тишка не могла подобрать слово.

— Форме понимания, — подсказала Тетя.

— Хорошо, — кивнула Тишка, но не повторила. — Но я про яркость скорее. Так вот, все это плод нашего дурного воспитания. Нам просто не объяснили вовремя, что такое любовь.

— Не объяснили?

— Да, что такое настоящая любовь. У нас, — Тишка дернула ртом, — царит Культ Сильного Чувства! Вот — абсолютная ценность, вот — божество, которому нужно принести на алтарь, — она задумалась на мгновение и тут же тряхнула головой, — да вот просто что угодно… Мужа, жену? Разумеется! Как можно сравнивать — там Великое, а тут… постылый! Или постылая, унылая. Выпитая до дна. Но так и не понявшая меня, — Тишка слегка стукнула кулаком в грудь, — поэтому и на жену, с которой ты прожил сколько лет, наплевать. И на детей, обреченных разорваться напополам, жить на два дома, постоянно выбирая между папой и мамой. Тут, конечно, в связи с детьми сожалений обычно больше, но и они лишь несколько усложняют решение, а не отменяют его. Дети, что ж, дети меня поймут, — изобразила Тишка кого-то, и Тетя подумала: похоже, изумленно отметив про себя, что, хотя все, что говорит Тишка — верно, ей отчего-то скучно.

— Люди точно с ума сходят, — продолжала Тишка, — ничто не важно, никакие соображения — все в топку, в жертвенный костер, на котором, обрати внимание, горят-то живые люди…

— Подожди, подожди, — повысила голос Тетя, — во-первых, я, между прочим, не собираюсь разводиться. Во-вторых, это великое и сильное, как ты говоришь, чувство как раз и открывает ценность другого человека. Мужа не полюбила так, как следовало, так хоть тут научаешься любить правильно, жертвенно, становишься зрячим. Великое и прекрасное чувство, — усмехнулась Тетя, — и открывает в другом его красоту. Любя, я перестаю видеть видимое — и вижу, каким он должен был стать, и ребенка в нем, душу его детскую вижу…

— Цветаева, — припечатала Тишка. — Это Цветаева говорила — тоже певица чувств. Любить человека — это видеть его таким, каким его задумал Бог. Не любить — видеть его таким, каким его осуществили родители. Ну, а разлюбить — видеть вместо него: стол, стул. Я согласна отчасти, но вот ты увидела другого, раскрыла замысел, но дальше-то что начинается?

— Дальше? Неизбежное, — улыбнулась Тетя, глядя Тане прямо в глаза, напрягая всю волю, чтобы не опустить их.

— Вот именно. Чувство оно и есть чувство, слабое, сильное, великое… Оно то разгорится, то погаснет. А любовь — это все-таки любить человека таким, какой он есть, и притом не терять из виду и замысел. Никогда.

— Никогда! — повторила Тетя. — Слова-то какие у тебя.

— Да, слова, кстати, тут тоже очень важны. Беготня в поисках «близости» сроком в три, заметь, года, называется изменой. Это — измена. Но так уж у нас все устроено, будто все мы страшно заинтересованы как раз в том, чтобы размыть, расслабить суть многих слов, тех в особенности, что связаны с нравственностью. Ну, неохота людям про это думать — зачем? Поэтому даже и слова этого, кстати, «измена» я давным-давно не слышала. «У него роман», «он полюбил другую» — все! И вся мировая литература, на самом-то деле просто неправильно воспринятая, а во многом и забытая, и все фильмы, понятые как раз правильно, в воспаленном сознании современного человека встают на сторону этого очередного романа, наполняют его смыслом, очарованием. Потому что это не грех, не банальная супружеская измена, это Роман! Достойный пера Тургенева или там… Бунина, которого, кстати, я терпеть не могу.

— Необязательно, — возразила Тетя, — некоторые, наоборот, смотрят на это грубее. И тогда «измена» слишком уж серьезно звучит для какого-то мимолетного приключения.

— Пусть так, но это то же самое почти, — согласилась Тишка. — Бери выше, ниже, только ни за что не называй вещи своими именами — лишь бы размыть драматизм этого события. И подать его как «дело житейское». Мама приносит мне иногда журнальчики по психологии, с закладочками.

— Трогательно, — улыбнулась Тетя.

— Трогательней некуда. Иногда там действительно встречается что-то путное, особенно про воспитание детей, хотя многодетные семьи явно не их целевая аудитория. Но зато про семейную жизнь… я тебе скажу…

— Да что ты думаешь, я не читала никогда этих журнальчиков? — согласилась Тетя. — Да мне самой, мне лично — психотерапевт, знаменитость, к которому я пошла сдуру в минуту жизни трудную еще года три тому назад жаловаться на Колю, сказал: «Вам нужен любовник». Так просто. И это до всякого Ланина. Я не поверила, посмеялась про себя, и тебе никогда об этом не рассказывала, но так все и было. У психологов своя философия, один из самых важных пунктов — доверять себе…

— Доверять себе, конечно, тоже нужно, но разве во всем? — Тишка отпила чай, поправила упавшую на глаза прядь. — А если мне иногда хочется со всей силы врезать моему младшенькому, чтобы не орал — это как? А кому-то убить иногда хочется, что же, доверять в эту минуту себе? Любовник… — покачала головой Тишка. — И если бы это было только мнение климактерических идиоток, одиноких женщин сложной судьбы, которые все это сочиняют…

Тетя улыбнулась: вон как Тишка может, когда рассердится!