Он держал судьбу Соломина, что называется, между пальцев.

Ти Джей прекрасно помнил тот зимний день, когда в центре Лондона впервые открылся «Русский каток». Русские давно покушались сотворить в Лондоне что-нибудь из ряда вон выходящее, нечто такое, что может объясняться лишь загадочной русской душой, да и то после того, как вы примете смертельную для каждого европейца дозу в полкило водки.

Что ж, к тому шло давно. Сначала заполонившие столицу туманного Альбиона славяне обживались и присматривались, потом стали в умопомрачительных объемах скупать недвижимость в лучших районах и пригородах. Ну, а затем переключились на организацию досуга для себя и оставшихся на далекой родине собратьев. И если первые годы они ограничивались незатейливыми конференциями с громкими названиями «форум», кои так любят новоиспеченные российские бизнесмены, то в последнее время организаторы из числа русско-лондонских долгожителей замахнулись на святое для каждого англосакса: Трафальгар, Соммерсет и даже Альберт-холл. Именно в этих исторических, овеянных славой предков местах они стали устраивать свои бесконечные «Русские вечера», «Посиделки», «Сказки», «Зимы» и прочую лубочную лабуду. Как ни странно, до предела циничные эмигранты, ограбившие свою страну кто как мог, были до смешного сентиментальны. Они до неприличия легко соглашались выкладывать за ностальгический ужин с блинами и иранской икрой под польскую водку по полторы тысячи фунтов! И все это дабы челябинский предприниматель мог напиться, где-нибудь в Британском музее поплакаться о печальной судьбе вечного изгнанника и уснуть в обнимку с доисторическим ящером.

В тот раз русские каким-то образом уболтали мэра и залили каток прямо на Трафальгаре. Ти Джей и его родичи осуждали подобное обращение с памятником истории и культуры, но все-таки пришли полюбопытствовать. Открывали это ледовое безобразие мэр Лондона и мэр Москвы, который почему-то называл себя «городом-побратимом». Вместе с ними выстроились мидовские и посольские работники двух государств. Ну, а первым на лед вышел отлично тренированный советник по культуре, присланный недавно из Скандинавии, Юрий Соломин.

Томми знал его в лицо, так как его фото и подробное досье появилось в отделе сразу же после въезда в королевство. Соломина вполне обоснованно подозревали в шпионаже. Стремительно рассекая новенький лед, советник-разведчик улыбался и заигрывал с толпящимися за бортами и не решившимися выйти в круг яркими девицами, скорее всего испанками или португалками:

— Эй, чакитас! Бенга, бенга пор аки! Бамос хугар кон миго!

Он строил рожи и подмигивал смуглянкам, и те, глядя на стройного фигуриста, прыскали в ладошки и горячо перешептывались. Ти Джей в какой-то момент чуть ли не заревновал этого русского шпиона.

В следующий раз они встретились уже не на скользкой почве, а в холле Конференц-центра имени Елизаветы Второй, где Соломин открывал выставку в честь 100-летия российского информагентства. Томми даже не поверил своим глазам, увидав это число. Он, в общем, был уверен, что русские не могут нести культуру — в силу того, что пьют водку, парятся в бане и танцуют с медведями, а когда не с медведями, то вприсядку. По этим причинам создать что-либо значимое они не способны.

Посетив некоторые культурные мероприятия, регулярно устраиваемые русскими, Томми крепко призадумался. Он чувствовал, что недостаточно осведомлен об этой стране и нравах людей, ее населяющих. Пришлось сесть за книги.

В третий, и последний, раз Томми увидел Соломина на очередной культурной акции с показом слайдов. Благодаря врожденному тончайшему слуху и остроте зрения, которыми славился весь знатный род МакФлеймов, Томми мгновенно приметил, что отношения Соломина и его помощницы-блондинки далеки от деловых. Ровно в этот миг и родилось понимание, на чем стоит подловить неуловимого советника по культуре.

Ти Джей глянул в сторону сурового Соломина. Бедолага до сих пор не знал, кому и чем обязан.

Полярная ночь, разрезанная тусклыми портовыми огнями, брала верх над недолгим призрачным сумраком. Консулы встретились и обменялись рукопожатиями. Передали друг другу документы. Томми Хоуп узнал свой синий норвежский паспорт, который не видел со дня ареста. Русский консул принял зеленый служебный паспорт генерала.

«Надо же, не побоялся выехать по своим документам, — удивился Соломин, — или слишком торопился…»

Консулы посторонились. Томми и Белугин разошлись, не глядя друг на друга. Соломин положил руку на локоть генерала, и тот кивнул:

— Ну, здравствуй, Юра. Не думал, что так встретимся.

Голос прозвучал грустно, Белугин вздохнул и опустил голову. Соломин молчал. Ему было неприятно говорить с предателем, который так долго водил его за нос. Разочарования так долго преследовали Юрия, что стали его фобией. И сейчас у него впервые появлялся шанс прекратить эту черную, длящуюся еще с выдворения из Лондона полосу.

«А что, вполне возможно, — подумал Соломин, — генерал-предатель в руках госбезопасности. Разве это не победа?»

Да, положа руку на сердце с этим «норвежцем» вышел сплошной, беспрерывный прокол. Но подробности биографии обмененного шпиона знает лишь сам «турист» да Павлов, а Павлов будет молчать.

«Или не будет?»

Соломин вздохнул и признал, что Тема всегда поступал правильно. От этого стало стыдно.

— Эй! Полковник Соломин!

Юрий Максимович вздрогнул и, не выпуская Белугина, повернул голову. Его окликнул уже почти спустившийся с трапа Томас Джонатан Хоуп. Его фигура уже расплывалась в ночном тумане, разглядеть лицо было почти невозможно, однако голос прозвучал громко и резко.

— Да-да, я к вам обращаюсь!

Полковник насторожился.

— Что вам нужно?

— Я хотел бы передать привет вашей подруге!

— Что?!

Внутри у Юры образовался айсберг, который стремительно рос вверх и пытался разорвать его голову и мозг пополам.

— Да-да, Полине вашей передайте привет! И скажите ей от меня, что ничего личного!

Британец повернулся и побежал к открытым дверям тонированного автомобиля. Ему навстречу уже тянул руки первый заместитель шефа восточного отдела, прятавшийся все время в тонированном авто.

— Не может быть… — выдохнул Соломин и сам же понимал: может.

Глаза! Эти глаза! Он их видел все время, пока был в последней командировке: в толпе, на выставке, на приеме в посольстве и даже в аэропорту на вылете. Он все время был рядом.

«Ничего личного… — вдруг всплыли два последних слова, — ничего личного…»

— Что?!

Это означало одно: во всем происшедшем с Полиной только что обменянный враг видел исполнение своего служебного долга.

— Так вот кто меня подставил…

Трап убрали, и корабль дал предупреждающий гудок.