Самый важный день в ее жизни настал, когда ее наконец-то приняли на юридический факультет Стокгольмского университета. Успех потянул за собой желание новых успехов.

Она как никто знала, чего ей стоило поступление, и теперь она будет двигаться только вперед. Когда тебе уже за тридцать, пора четко представлять, кем ты станешь, когда вырастешь.

Долгое время она думала, что они познакомились случайно – на открытии нового необычного ресторана на Стюреплан. Внезапно он появился рядом с ней и встал слишком близко. Поначалу ее это раздражало, но недовольство вскоре улетучилось. Слишком легко она купилась на комплименты и ухаживания.

И на его голос. Этот глухой низкий голос заставил ее покраснеть, и как бы она ни боролась с собой, его хотелось слышать еще и еще. В тот момент она совершенно лишилась воли.

Теперь она вспомнила, как друзья, увидев их вместе, начали недоумевать. Ведь он был намного старше ее. Правда, он – мужчина, обладающий властью и богатством, однако такая разница в возрасте… Их сомнения она отбросила, считая, что они просто завидуют.

Тревожный звоночек прозвучал довольно скоро – уже тогда, когда он начал расспрашивать ее о Теа Альдрин. Но не сразу она сообразила: он все время знал, где она работает, и она интересовала его именно по этому.

Задним числом она испытывала лишь стыд и отвращение. Она дала себя очаровать и соблазнить человеку, у которого на уме было что-то плохое. Ей казалось, что в этом есть нечто увлекательное – как будто какая-то часть ее так и не могла стать такой, как все, жить нормальной и правильной жизнью. Неизвестно откуда вдруг появилось это острое желание – тяга к запретному и опасному. Она играла с огнем и чуть не сгорела. А он фиксировал все это на кинопленку.

51

Когда Фредрика Бергман пришла на работу, часы показывали уже половину девятого. Увидев ее, Алекс удивился:

– Я подумал, ты сегодня останешься дома с дочерью.

– С ней моя мама. Я не в состоянии сидеть дома, мне надо чем-то заняться.

Алекс не стал спорить, однако четко дал понять, что в следствии она не будет иметь отношения ни к чему, что касается Спенсера.

– Я отправил в Упсалу человека, чтобы провести формальный допрос. Надеюсь, на этом наше участие и закончится. Неофициально я уже сейчас считаю его неинтересным для следствия. Но полезно было бы услышать, что он может рассказать о киноклубе и его членах. Возможно, он вспомнит что-нибудь полезное и насчет Теа Альдрин.

Фредрика молча кивнула.

– А почему его допрашивает не Петер? – спросила она.

Алекс побледнел и рассказал, что случилось с Джимми. Со слезами на глазах Фредрика опустилась на стул.

– Да что с вами обоими, черт подери! – буркнул Алекс, увидев ее реакцию. – Ясное дело, мы его найдем. Он просто пошел прогуляться и заблудился. С таким парнем, как Джимми, это вполне может случиться.

Фредрика видела, что Алекс сам верит в свои слова, и восхищалась им. Сама же она сидела по уши в дерьме и была не в состоянии мыслить позитивно.

– Он придет сегодня на работу?

– Может быть. Посмотрим.

Фредрика открыла сумочку.

– Кстати, по поводу киноклуба… Сегодня утром мне пришла в голову одна мысль. Не имеющая никакого отношения к Спенсеру.

Алекс смотрел на нее, пока она вынимала свои бумаги. Она окинула его быстрым взглядом: в его лице появилось нечто новое, какое-то умиротворение, которого ему раньше не хватало.

Фредрика сбилась с мысли, стала лихорадочно вспоминать, что хотела рассказать. Потом вспомнила. Алекс смотрел на нее с недоверием.

– То есть ты думаешь, что Турбьерн Росс, мой коллега с восьмидесятых годов, общался с Ребеккой Тролле незадолго до смерти? А затем скрыл этот факт от следственной группы?

Фредрика сглотнула. Бессонная ночь давала о себе знать.

– Я считаю, что это могло быть.

Она пододвинула Алексу записи Ребекки. Указала на слово «снафф» в самом низу.

– Это всего лишь слово, – проворчал Алекс.

– Это его слово. И ему принадлежит идея, что книги якобы экранизированы.

– Попроси Эллен проверить распечатку ее звонков, – сказал Алекс, подумав. – Проверьте, не звонила ли Ребекка в полицию, напрямую или через коммутатор. Мы могли пропустить это, считая, что она обращалась в полицию по совершенно иному поводу.

– Я сделаю это прямо сейчас. – Фредрика поднялась.

– Если Петер не появится, тебе надо будет присутствовать на допросе Вальтера Лунда. Он придет через час.

– А Теа Альдрин?

– А что с ней?

– Разве мы не будем с ней встречаться?

– Узнай, где она сейчас находится, и нанесем ей визит несколько позднее. Правда, не верю, что это что-то даст, раз она все равно молчит.

У Фредрики остался еще один вопрос.

– А что ты думаешь по поводу Моргана Аксбергера? Разве мы не хотели побеседовать и с ним тоже?

– С ним пока подождем. – Алекс подавил вздох. – Все сразу не успеть.

Фредрика поспешила в свой кабинет, а затем к Эллен, которая пообещала немедленно проверить списки звонков Ребекки.

– Кстати, тебе пришли еще факсы из норвежской полиции по поводу Вальтера Лунда, – добавила она.

Новые бумаги, новые ниточки.

Вернувшись к себе в кабинет, Фредрика прочла мате риалы норвежских коллег. Они собрали дополнительные сведения. Среди прочего сообщали, что дядя Вальтера Лунда по матери заявил его в розыск в начале восьмидесятых годов, когда тот устроился на судно по перевозке автомобилей и больше не объявлялся. По словам полицейских, дядя до сих пор регулярно приходит в местный участок в Голе и спрашивает, не выяснилось ли что-нибудь о судьбе племянника.

Тут уместно было бы спросить: почему? Вальтер Лунд известен во всей Северной Европе, и его имя часто появляется и на страницах норвежских газет. Неужели пожилой дядя не понимает, что преуспевающий бизнесмен, ныне живущий в Стокгольме, и есть его пропавший племянник?

Фредрика наморщила лоб. Может, здесь какое-то недоразумение? Может быть, существовало несколько человек по имени Вальтер Лунд, перебравшихся из Норвегии в Швецию в тот же год? Вряд ли.

Фредрика взяла фотографию Лунда и стала рассматривать. Почему же он не связался со своим единственным оставшимся в живых родственником в Норвегии? И, что еще важнее, почему родной дядя его не узнавал?

Ночь тянулась бесконечно долго. Все враждебные звуки, запахи и ощущения кололи Спенсера, как иголки, не давая заснуть. За долгие часы одиночества в нем крепла уверенность. Уже не имеет значения, отпустят ли его на волю: та жизнь, которую он раньше вел, рухнула безвозвратно. Если его и будут вспоминать, то только как сексиста и насильника студенток.