Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уезжая с первой нашей детской площадки, мы на автобусной остановке нагоним в тот день бешено забегающее вперед время и увидим старшеклассниц в подвернутых для загара топах, картинно стелющихся детски пухлыми голыми спинами на бетонные блоки. Им ничуть не нравится лежать на бетоне, но они уже забыли, как это – делать то, что нравится, и крутиться без оглядки на парней, которые, конечно, тут же и тоже козыряют по-черному: один, худощавый, схватил рослого товарища и потрясает им, как великан вырванным с корнем дубком. «Вот так он меня в кровать несет!» – весело кричит одна из девушек, не в силах больше удерживать в себе то, что занимает и восхищает ее сейчас в жизни острее всего. Я не знаю, куда прятать глаза, когда они с подругой принимаются обходить каждого на остановке: они расспрашивают о нужном маршруте автобуса, но выглядит так, будто задаром предлагают себя деду с сумкой-коляской и бабкам с торбами овощей. Уже в автобусе я на прощание вижу, как парень по-хозяйски подталкивает их в другой конец салона, и вспоминаю, что сегодня на площадке Самса впервые потрогала девочка, а он в ответ – ее. Трогали, как все, оказывается, малыши: не спросясь и сразу за лицо.
Заплетаясь ступнями, стирая носки на первых ботинках, срываясь на веселые четвереньки прямо посреди парковой аллеи с голубями, Самс входит в воду, в которую, как зажигательно поет Бутусов, нельзя войти дважды. Песня про подростковую любовь «в последнем месяце лета», а мне кажется, что это лето уединения и вода людского мира, который подхватывает и несет. Как скоро во мне завелся механизм встраивания ребенка в стандарты роста, как ревностно я слежу за тем, чтобы наконец и он смог то, что уже сделали другие, и приобрел то, что есть у всех. Иначе нельзя: в начале жизни дрожишь над тем, чтоб человек рос, как все, потому что не выделяться сейчас – знак нормального развития. В какой момент захочется переключить течение, войти в свое лето свободы, когда делал то, что нравится, и бесконечно открывал ресурсы внутри себя, и беспечно проползал мимо всех на свете мячиков и девочек, потому что манили не новые вещи и связи, а само неизвестное?
Я никогда не хотела вернуться в детство, но теперь поняла, что в свое время пыталась вернуть себе младенчество. Где-то после двадцати пяти мне стало нравиться единиться с травой в парках и крутиться, не оглядываясь на парней, и быть счастливой, как младенец, который еще не боится, что с ним не захотят играть.
Ведь он верит, что весь мир только и создан, чтобы дождаться, когда с ним захочет познакомиться одинокий в мелкой траве человек.
22 мая 2018
Подарки фей
Первый день, когда начинается отсчет воспоминаний. Первый день, когда можно начинать говорить «а год назад в это время ты…». И последний, пожалуй, праздник, который родители делят только на двоих. Я рассказываю, как заранее озаботилась выбором торта на первое празднование дня рождения: меня забавляет, что виновнику все равно, какой торт. Но торт я так и не купила. И еще накануне вечером не были вполне готовы задуманные подарки. Бизиборд своими руками, за деталями к которому мы с мужем и Самсом ездили в «Леруа», и с тех пор муж каждые выходные отделывался от напоминания о доске небрежным: «Да это ж легко и быстро». И фотоальбом с лучшими снимками за год, которых – фотоальбомов – получилось два, и я не успевала их заполнить, и две толстые стопки чуть погнутых фотоотпечатков, полученных тоже всего за день до заветной даты, лежали в целлофане, пока я выясняла вопрос о прививках, оттирала новый коврик «Икеа» от плодов моего навязчивого желания прикормить ребенка летними фруктами и досматривала вполглаза режиссерскую версию «Властелина колец», с профессиональной мамской радостью в голосе поясняя Самсу, вдруг заметившему обезумевшего от счастья Горлума на краю пропасти: «О, смотри, вот он и колечко нашел».
Чувство, что ему пока еще все равно, страшно расслабляет и в то же время наполняет нежным уважением к этому человеку, еще свободному от золотой ноши на шее, от пригибающей долу тяжести желания. «Вот здесь твой тридцать седьмой подарочек, – воркует миссис Дурсль входящему в раж сынку, – здесь, под большим подарком от папы и мамы». Мой сын пока не знает, что значит владеть, и не уважает чужую собственность. На детской площадке он недрогнувшей хваткой вцепляется в машинку у большого мальчика в руке и страшно удивляется, когда тот не отдает. Но если отобрать у него самого дома машинку, мешалку, кастрюлю, паспорт, шоколадку, провод, нож – все то, что попадает к нему, только когда никто это не держит и спрятать не успел, – он отдаст, а если и заревет, то о потере игры, а не вещи.
Это мне, а не ему, нужен торт. Это нам с мужем, а не ему, интересно носиться по строймаркету, дергая за щеколды и слушая, приятно ли шуршит это колесико. Это мне, а не ему, дороги снимки с бабушкой, которая уплыла, как мяч в речку, и которая отпечатана до последнего месяца, когда она еще на себя похожа, а потом, не прощаясь, исчезает из альбома. Удивительно – разбирать фотографии за целый год самых интенсивных метаморфоз, когда хочется отправить в печать снимок не только и не столько за то, что вот здесь герой хорошо получился, – а разве каждый младенец не фотогеничен прямо с родовой палаты? – а за то, что тут он впервые, а здесь он смешной, а вот ножку достал, а тут с машинкой, а здесь ревет, испачкался, сияет, атакует, и много-много снимков, где просто спит, раскрывшись, развалясь, чуть вспотев и раскудрявясь, сверкая складочками на бедрах и руки разбросав, и все заняв собой, будто не малыш, которого положили и придвинули, а спящий демиург, который, пока отдыхает, задвинул весь свой мир и маму с папой в коробку – отправил пережидать торжественную тишину.
Чем одарить такого его, который настолько всем и всеми владеет, что и правда сейчас еще не знает, чего желать?
Я хотела написать: собой, конечно, мамой; известно, что малыши нуждаются в маме и папе, в живом внимании и совместной