В 1975 году была опубликована первая книга, целенаправленно описывающая и анализирующая роршаховские тексты нацистов — «Нюрнбергский разум. Психология нацистских лидеров», написанная Флоренс Р Миале (одним из экспертов, отказавшихся принимать участие в конференции 1948 года) и политологом Майклом Зельцером. Они заняли непримиримую позицию и настаивали на том, что нацистов следует предать моральному осуждению. Авторы заявили, что все подсудимые в Нюрнберге имели общие ярко выраженные патологические отклонения. Зельцер опубликовал статью «Убийственный разум» в New York Times Magazine, которая включала рисунки Эйхмана из двух других проекционных тестов — гештальт-теста Бендер и теста «дом-дерево-человек», а также слепые диагнозы, описывавшие Эйхмана как «очень деформированную личность». Дискуссия вновь развернулась в средствах массовой информации, на этот раз в связи с результатами Эйхмана.

Критики немедленно объявили книгу «Нюрнбергский разум…» предвзятой, написанной лишь для того, чтобы попытаться доказать сформировавшиеся до этого суждения ее авторов. Большинство психологов считали, что авторы слишком полагались на анализ содержимого, признанный в 1970-х годах наиболее субъективным и в наименьшей степени поддающимся проверке подходом к интерпретации теста Роршаха. Другие согласились с субъективностью и предвзятостью. В проведенном в 1980 году анализе Эйхманова теста Роршаха один психолог не таясь признал, что на его анализ влияло знание того, чей это тест, но заявил также, что его цель — проникновение в сложную личность отдельно взятого индивида, «чтобы больше узнать о том, каким мог быть этот конкретный человек». Это нельзя было назвать объективным диагнозом.

Тем не менее консенсус был достигнут. Нюрнбергские тексты Роршаха показали, что, как и утверждали Келли и Харроуэр, не существовало «нацистского типа личности». В том самом случае, где обществу хотелось, чтобы была непреодолимая разница, моральная пропасть между нацистами и «нами», тест, по всей видимости, привел к противоположному выводу, и это, казалось бы, подразумевало, что такую разницу между людьми нельзя осуждать.

Случай с роршаховским тестом Адольфа Эйхмана был более сложным, поскольку касался отдельного человека. Показывали ли его результаты, что Эйхман нормален или что он ненормален? Согласно чьей интерпретации результатов? Действительно ли Эйхман монстр или он просто пример «банальности зла»? И что означает этот термин? Дебаты вокруг этих взаимосвязанных вопросов продолжаются по сей день.

Собранные вместе, эти наработки нанесли сокрушительный удар по статусу таких психологических тестов, как роршаховский. Не существовало общей почвы для обозначения зла как зла, не было базы для морального осуждения, которую приняли бы все без исключения, и серьезные сомнения были связаны с собственным моральным авторитетом психолога.

Споры вокруг Арендт и Милгрэма были частью культурного сейсмического сдвига, который позднее, в шестидесятые, затронул всю Америку. Американцы становились всё более подозрительными по отношению не только к авторитету психолога, но и почти к любой власти, и репутация теста Роршаха стала жертвой этой подозрительности.

В конце 1950-х годов доктор Иммануэль Брокау — возможно, величайший из когда-либо живших психиатров — бесследно исчез из своего нью-йоркского офиса. Он переживал кризис веры. Однажды, слушая пленки с записями своих терапевтических сеансов, он обнаружил, что пациентка говорила, что ее муж «любил лучшее в ней» (“loved the best in me”), а не «любил в ней зверя» (“loved the beast in me”), как доктор изначально услышал. Совсем ведь разные виды семейной жизни… Брокау понял, что он годами слышал своих пациентов неправильно. Сотни казавшихся успешными сеансов лечения были основаны на ошибках и иллюзиях! Новые контактные линзы еще больше расшатали его мировоззрение, открыв глаза на грязь и неприглядные детали вокруг него, которые ранее были размытыми, нечеткими; он с неудовольствием увидел отражение собственного лица в зеркале! Возможно, он все время воспринимал окружающую реальность в искаженном виде, но теперь он предпочел не видеть всего этого.

Десять лет спустя бывший близкий друг увидел Брокау, слонявшегося взад-вперед по проходу общественного автобуса в калифорнийском Ньюпорте. Так он теперь проводил свое время, — пожилой мужчина, одетый в шорты-бермуды, бейсболку команды LA Dodgers, черные кожаные сандалии и психоделической расцветки рубашку, яркую, переполненную деталями, расходящимися и сплетающимися линиями и цветами. Все, что мог теперь предложить великий доктор, это вопрос, касающийся его рубашки: «Что вы здесь видите?» Мужчины и женщины, взрослые и дети видели в ее узорах лошадей, облака, большие волны и огромные доски для серфинга, молнии, египетские амулеты, ядерные взрывы и пожирающие людей тигровые лилии. Не закат, а прекрасный восход! Его рубашка вызывала смех и восторг, и каждый, кого он спрашивал, давал новый оригинальный ответ, до тех пор пока довольный доктор Брокау не выходил из автобуса и не исчезал на противоположной стороне пляжа.

Брокау нечасто упоминается в истории психологии, потому что он — вымышленный персонаж, которого создал Рэй Брэдбери в рассказе «Человек в рубашке Роршаха», опубликованном в журнале Playboy в 1966 году, а в составе книги — в 1969 году. Хотя сюжет был и глуповат, он хорошо отражал контркультурный дух шестидесятых, когда в обществе нарастало подозрение по отношению к авторитетным деятелям и бездушным экспертам любого рода, будь то нацистские бюрократы, участники эксперимента Милгрэма, разработчики ядерных технологий или просто любой человек за тридцать. Рассказ представлял тест Роршаха символом того, как отказ от единственно верной истины может раскрыть прекрасный хаос индивидуальности, и предлагал его обществу в качестве такого символа.

В рассказе Брэдбери тест Роршаха помог доктору Брокау сбежать из его психиатрического тупика. В реальном мире клиническая психология переживала собственный кризис веры. По крайней мере некоторые практики стали относиться к ведущему тесту их дисциплины с нарастающим скептицизмом. Что, если тесты Роршаха, проводившиеся по всей стране, тоже были основаны на ошибках и иллюзиях?

При всей славе теста Роршаха чернильные пятна всегда довольно трудно вписывались в то, что американские психологи называли «реалистическим отношением психометрической традиции». Сторонники теста, понимавшие его как «проекционный метод», продолжали заявлять, что чернильные пятна показывают уникальную личность таким образом, что стандартизация становится неактуальной. Но Роршах привлекал обе стороны, и ученые старой школы по-прежнему хотели использовать его как тест. Поэтому его достоверность и надежность оставались предметом масштабных исследований.

В начале 1950-х годов ученые из военно-воздушных сил вознамерились выяснить, как армия может использовать психологические тесты, чтобы предсказать, сможет ли испытуемый стать успешным боевым пилотом. Более 1500 курсантов летных училищ прошли через групповой тест Роршаха наряду с биографическим интервью, опросником «Чувство и действие», разработанным специально для нужд армии тестом на завершение предложения, групповым тестом «Нарисуй человека» и групповым тестом Сонди, где нужно было выбрать, какие из человеческих лиц, представленных в наборе изображений, наиболее привлекательны, а какие — наиболее отталкивающие. Некоторые из курсантов были признаны выдающимися — высоко оцененные преподавателями, уважаемые лидеры среди сверстников. Другие, хотя и имели хорошие летные навыки, были отстранены от службы по причине «явных расстройств личности». Большинство продемонстрировали средние результаты или провалили тестирование по каким-то иным причинам.