Хлебнувши масла аргана,

Поет и пляшет вся страна!

Нет, это чепуха. Вот покруче:

Глотнувши масла аргана,

Я понял: женщинам хана!

А это почти стыдливое:

Глотнувши масла аргана-зм,

Готов я испытать экстазм!

И наконец открытым текстом:

Хлебнув арга́ны,

Будто здешний сноб,

Я испытал оргазм

Нон-стоп!

Автобус хохотал так, что обиделся водитель,которому тонкости русского языка были, конечно, совершенно непонятны. Послеувещеваний гида все чуточку притихли, но смех вспыхивал то в одном уголке, то вдругом.

Егор решил запереть свой слух для этихискушений. Некоторое время он мысленно увещевал плоть, уставившись на горы,казавшиеся пушистыми от аргановых низкорослых зарослей, и изо всех сил стараясьне пялиться в просвет между сиденьями, где мелькало тонкое плечо и белоекружево, по которому разметались рыжие пряди. Поудобнее устроился на своем«диване» и вдруг уснул, да так крепко, что проснулся, когда гид КонстантинВасильевич тряс его за плечо и говорил:

– Проснитесь, Егор, мы в Марракеше! Пораобедать.

Обед был забавный. Во-первых, на входе вресторацию местные умельцы всех по очереди фотографировали. Люди этого неожидали и поначалу столбенели с безумными лицами. Ну а когда гид объявил, чтопринудительная фотка стоит двадцать дирхам (практически два бакса, то есть чутьли не шестьдесят рублей на русские деньги), народ счел, что искусство такогорода ему даром ни к чему. У каждого был свой фотоаппарат, поэтомупринудительное щелканье в компании толстущих теток, с изумительной легкостьюизображавших танец живота, державших при этом на головах поднос со свечами,тоже не имело успеха. А учитывая, что еды в тажинах [11]было откровенно мало для людей, которые кое-как позавтракали восемь часовназад, можно прямо сказать: туристы расстались с представителями коренногонаселения натянуто. Как-то сразу захотелось вырваться из этих пыльных, нет,откровенно грязных, узких улочек старого города на современные, застроенныебогатейшими белыми особняками улицы родимого Агадира, вернуться из тягостногозноя к прохладному океанскому бризу…

«За каким чертом я потащился в этотМарракеш? – почти с тоской подумал Егор. – До чего же ногаразболелась, это что-то страшное! Не остаться ли в автобусе, не полежать ли? Анарод пускай бродит, если силы есть».

Он нерешительно обернулся на готовую закрытьсядверцу, как вдруг перехватил многозначительный взгляд, которым обменялись заего спиной Родион и «Надюшка». Ага, эти только и ждут, чтобы он сошел сдистанции. Ну так не дождетесь! И решительно махнул шоферу: ехай, мол, безменя. Я – как все.

Как все… Как все, Егор таскался, волочабольную ногу по садам Менары, разбитым вокруг огромного спокойного зеленогоозера, откуда выглядывали жирные карпы, надеясь выпросить у туристов кусочекхлебца, который тут же и заглатывали. На берегу стоял прелестный мавзолей,построенный в память неверной султанши, застигнутой с любимым мальчиком в самыйответственный момент и утопленной в этом озере ревнивым султаном, который потомжестоко в этом раскаялся, начал призывать из волн дух обожаемой супруги и сам сгоря утопился в той же Менаре.

Как все, Егор восхищался апельсиновыми рощами,усыпанными спелыми оранжевыми плодами… Это было, может, самое сильное покрасоте впечатление в его жизни: зеленые аккуратненькие деревца с кожистымилистьями – и на них золотые яблоки Гесперид, те самые, дарующие вечнуюмолодость яблоки, за которыми бедняге Гераклу пришлось сплавать на край света,на берега реки Океан. Апельсины это были, вот что такое. Апельсины!

Как все, он прикасался к белой стене мечетиСвятой Фатимы, покровительницы голубей, вымаливая себе удачу и счастье в любвии давая при этом обет никогда в жизни не есть голубиного мяса, иначе святая оттебя отвернется, но, если согрешишь по неведению (к примеру, покушаешьголубятинки, думая, что это курятинка), добрая Фатима тебя простит.

Как все, задирал голову перед мечетью Кутабья,на верхушке которой сияли позолотой три шара. Говорят, раньше они были сплошьзолотые: на их изготовление пожертвовала все свои побрякушки какая-то султанша,согрешившая во время святого месяца рамадан и пытавшаяся всяко искупить своювину. Искупила или нет, об этом история умалчивает, но шары эти навлеклимногочисленные беды на Марракеш, потому что с тех пор завоевать его, чтобы ихдобыть, не пытался только ленивый.

Как все, мучился от зноя в разрушенном дворцесултана аль-Бади, на полуобвалившихся стенах которого во множестве свили себегнезда аисты – любопытные и равнодушные, суетливые и невозмутимые,обворожительные птицы, снисходительно взирающие на туристов, которые ленивобродили меж раскаленных от зноя развалин, совершенно обалдев от жары, отогромного солнца, которое вроде бы и не думало скатываться к западу, от полногоотсутствия тени, словно бы и сами эти развалины излучали некий странный,немеркнущий свет.

Как все, радостно потянулся, почуявдолгожданную прохладу, к спуску в бывший, ныне упраздненный за ненадобностьюзиндан, подземную тюрягу… и остановился, с тоской поняв, что не осилить емуспуска по крутым, скользким от осыпающихся камушков ступеням.

Егор проводил задумчивым взглядом исчезающие вподземелье фигуры. Весь день он глаз не сводил с тех двоих, но они держалисьбезупречно, к нему не приближались, вообще вели себя так, словно ни чуточки небоялись опасного для них человека. Или сочли, что Родион достаточно запугалнеудачливого всадника, а также парашютиста? Уверены, будто у бедного хромоножкизуб на зуб со страху не попадает и больше он не рыпнется? Или оставили своичерные замыслы… какие, кстати сказать? Полно, да не ослышался ли Егор там, наборту «Абу Карима», не почудилась ли ему роковая фраза про Надюшку Гуляеву,которая может пока еще пожить?

Ладно, так или иначе, а у него сейчас естьвозможность немножко передохнуть, перестав разыгрывать из себя Холмса ислужебно-разыскную собаку в одном лице. Из зиндана один вход и один выход,через черную лестницу не сбежишь; опасаться, что эта парочка начнет, подобнографу Монте-Кристо и аббату Фариа, пробивать тюремные стены, тоже вряд листоит. Никуда они не денутся, никаких своих черных замыслов не успеютосуществить.