вздумается, – кто теперь ему поверит? Но Квинтиллиан пользовался уважением всех преторианцев. Стоит ему раскрыть рот – и тогда Эмилию Лету несдобровать.

– Август, посмотри на все произошедшее вчера с другой стороны, – начал префект претория, уже заранее готовый к такому разговору. – Сообщников Квинтиллиана было мало, а народу на Форуме собралось несколько тысяч. Почему народ не разоружил бунтовщиков, почему активно не поддержал тебя? Народ в своем большинстве ждал, как развернутся события в дальнейшем. Сегодняшнее его ликование не в счет. Вчерашнее поведение важно. Сколько ты сделал для народа и где же реальный результат? Вчера его не последовало.

– Люди были сбиты с толку, не понимали, что происходит, – ответил Пертинакс, кусая яблоко.

– Смотри правде в глаза, август! – продолжал Эмилий Лет. – Все на Форуме знали, что происходит. Квинтиллиан стоял перед курией несколько часов. Римский народ не хочет никакой войны, а это значит, он согласится с каждым, кого сенат назначит императором. Что до сенаторов, ты сам прекрасно понимаешь – окажись вокруг курии вся преторианская гвардия, они проголосуют так, как им будет велено. А поэтому нельзя более допустить мятежа! Твоя доброта к тем преторианцам, пытавшимся в январе объявить императором сенатора Ласцивия, обернулась заговором Фалькона. Ведь если один раз август простил, то можно не бояться его и попытаться сбросить с трона, а если попытка не удастся – не беда, ведь он опять простит. И потом можно снова и снова бунтовать. Сейчас подготовка их была нелучшей, но все-таки выше сумбурной выходки с Ласцивием. Но в будущем? Люди учатся на своих ошибках.

– Ты же говорил, преторианцы преданы мне! – проворчал Пертинакс, доедая яблоко. – Почему ты говоришь про новые бунты?

– Да, преданы, я не отказываюсь от своих слов. Но я не знаю мыслей каждого. Какие они будут завтра, через месяц, год. Преторианцы – просто люди, и их также можно увлечь ложными взглядами. И дело вообще не в преторианцах – пока я их возглавляю, никто не станет против тебя выступать, август. Я доказал тебе свою преданность и сообщу тебе сразу же, если кто-то что-то начнет не то говорить или замышлять. Дело в другом. Бунтовать может кто угодно – рабы, городские низы, легионы, провинции. И почему бы им таким образом не продавливать свою волю, ведь император очень добр, он все простит, ну, во всяком случае, никого не казнит. Ведь это же очевидно, август, – чем больше добра, тем меньше страха, а значит, повиновения.

– Ты хочешь, чтобы я казнил их, Лет? – задумчиво произнес Пертинакс.

– Да, август! Мятежникам не может быть никакой пощады. Казнив их, ты покажешь, что не стоит даже мыслить против тебя.

– И, кроме того, твой сын должен учиться у отца твердости и непреклонности, – поддакнул Сульпициан. – Недостаточно только одной философии, истории и арифметики с грамматикой, будущий наследник…

– Не торопи события, префект, – ответил император. – Пусть сын немного подрастет.

– А чтобы за то время, пока он подрастает, ты оставался жив и здоров, надо казнить мятежников и не давать повода к выступлению другим, – продолжал Эмилий Лет. – Марк Квинтиллиан уже однажды провинился перед тобой, потом он нарушал твой приказ не покидать пределы лагеря. Я не докладывал, прошу прощения. Я думал, Квинтиллиан исправится, но ошибся. Он мстительный, злой и очень смелый. Квинтиллиана ни в коем случае нельзя оставлять в живых. Его приспешники не такие плохие люди, как он, я многих их знаю лично. Но во имя справедливости не должно быть снисхождения никому. Нет большего зла, чем предательство!

– Ты очень суров, префект! – сказал Пертинакс.

– Если бы среди заговорщиков был и мой сын, ты все равно не услышал бы от меня других слов.

– Хорошо, Лет, Сульпициан, вы, конечно, правы. Эти пятьдесят преторианцев заслуживают смерти.

– И чем скорее, тем лучше! – настаивал префект претория. – Кто знает, вдруг у них остались сообщники, и они захотят их освободить!

– Только не проси меня, Лет, применять к заключенным пытки!

– О, как ты мог подумать, август! Ты добр и справедлив. Даже если бы я подумал о пытках, то не посмел бы сказать вслух. Но я и не думал он них!

На самом деле Эмилий Лет опасался, как бы к заключенным не были применены пытки, и они не сболтнули лишнего. Пусть мятежники ничего не знают об истинном вдохновителе заговора, но знает Квинтиллиан.

– Завтра, – произнес Пертинакс мрачно. – Пусть это будет завтра. И также пусть приговор им вынесет сенат, а не я. И сразу после заседания на Гемониевой террасе совершится правосудие.

Лет просиял. Теперь ему не о чем беспокоиться, раз казнь состоится так скоро.

– Будешь ли ты присутствовать? – спросил Сульпициан императора.

– Нет. Я лучше займусь делами Остии. Там мне так и не дали ни в чем разобраться, а воровство точно есть. Почитаю показания свидетелей, что успел кое-как собрать, потом сверю отчеты о поступавшем зерне с кораблей и о зерне, что потом доставлялся в Рим. Вижу, там все очень запутано.

– Неужели ты один этим займешься? – удивился префект Рима.

– Конечно, с учеными рабами, но я им не доверяю. Здесь, во дворце, я вообще мало кому доверяю. Все приходится делать самому. Сульпициан, после ужина отвези сына к себе домой. Да смотри, чтобы он ни в коем случае не ходил смотреть на казнь.

Марция влетела в дворцовый триклиний. Бледная, с растрепавшейся прической и красными от слез глазами, она вся дрожала от волнения. Пертинакс, Флавия Тициана, их сын и префект Сульпициан ужинали в тишине. Императрица зло посмотрела на Марцию.

– Кто разрешил тебе врываться к августу и его семье? – надменно произнесла она.

– Я должна поговорить с императором! – выпалила Марция, стараясь перевести дух.

Никто не предложил ей место за столом. Все молча продолжали есть.

– Август, прошу, я должна тебе сказать… Я хотела бы попросить….

– Марция, ты же видишь, я ужинаю с семьей, – медленно произнес Пертинакс. – Изволь выйти и подождать.

Марция вышла из триклиния, кусая от негодования губы. Она остановилась за дверьми, прислонившись к стене. Еще полгода назад так стояли просители под ее покоями, а она могла не принимать никого по целым дням. Тогда она была почти императрицей при Коммоде, теперь почти никто. Час назад Эклект, как бы случайно, обмолвился при ней о завтрашней казни. Марция бросилась искать Эмилия Лета, надеясь на его заступничество, но его не оказалось во дворце, а Пертинакс в это время занимался делами и никого не принимал. Сейчас оставалось дождаться императора, но что она ему скажет? Как убедить Пертинакса помиловать Марка Квинтиллиана? Лечь с императором в постель? Для