Почему разошлись? Разве тебе не хотелось участвовать в моей жизни? — я стала засыпать его вопросами, которые мучали меня с того самого дня, как узнала правду о своем происхождении, слезы сами собой полились по щекам.

— История длинная и к великому сожалению, не терпит сослагательного наклонения, — Мирак говорил ровно, но его рука чуть сильнее сжала мою ладонь, — но я расскажу тебе все.

Мне показалось, что именно в эту секунду я смогла понять его чувства, но не магической силой, не своим даром, а сердцем, все-таки в нас течет одна кровь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты… до сих пор любишь маму?

— Все мы однолюбы, Нийя. Я буду любить ее, пока могу жить.

— Расскажи историю вашего знакомства. Прошу.

— Я забрел в этот мир случайно в поисках мимолетного развлечения. Мне не нужны были дети, ибо знал, что любого мальчика, рожденного от меня, заберет тьма. Я не желал своему ребенку тех испытаний, вечного холода, осознавал, что сам живу уже более половины столетия, но так и не нашел свой очаг света.

Это случилось внезапно, я встретил твою маму на живописном мосту в красивом городке, поросшем зеленью. Его еще не съели бетонные джунгли, как повадилось в этом мире. Прелестная, но грустная девушка сразу приковала взгляд, от нее шел чистый свет, и я не удержался, притворился человеком, используя магию, познакомился с ней и был галантен, как никогда. Она не спешила таять от моего обаяния, но недели ухаживаний давали свои плоды, светлая душа открывалась навстречу, и пусть свет моих очей призналась, что любит другого, какого-то человека, с которым разошлись всего пару недель назад, но я уже был влюблен и решил, что вытесню его из сердца светлой человечки.

Мы стали близки, и я решил, что тоже могу быть честен. Я показал ей свой настоящий облик, рассказал, кем являюсь и ее это испугало. Она стала отдаляться, не приходить на встречи, просила не трогать ее, когда приходил выяснить, в чем дело. И я решил, что буду наблюдать издалека.

Она вернулась к тому человеку, казалось, что чувства к нему так никогда и не умирали, а ко мне и не успели появиться. Я наблюдал за ними каждый день чувствуя, как разрушаюсь изнутри, но не мог остановиться, только сильнее любил, видя ее изо дня в день.

Через несколько месяцев у нее стал расти живот, они с человеком заключили брак, я пытался остановится на том моменте, стал приходить все реже в этот мир, запрещал себе, закрывался в бездне, но самый длительный срок, на который хватило моей выдержки — несколько лет.

Когда пришел в очередной раз, сливаясь с тенями от мебели в твоей детской комнате, то с болью в душе решил, что судьба так издевается, ты росла и становилась все более похожей на меня. И к тебе ненависть испытывать не получалось, хотя я отчаянно ненавидел твоего отца.

— Он не мой…

— Он растил тебя. И был рядом, когда я отпустил драгоценность всей своей жизни. Когда позволил себе исчезать, пока ты росла, — в грубом голосе явно слышалось сожаление.

— И когда же ты понял, что я твоя родная дочь?

— Когда ты начала пулять сгустки тьмы, сожгла свою детскую кровать и комод.

— Чего? — прокряхтела, открыв рот от удивления.

— Я и сам не мог поверить в это. От нас рождаются лишь мальчики. Но ты еще и унаследовала не только мою тьму, но и свет матери. И пусть света было больше, мне пришлось запечатать твою тьму, поскольку я не мог обучать владению ею, необузданной силой ты могла разрушить все вокруг. Обычно мальчики учатся владению тьмой, находясь в объятиях бездны, но тебя она не забрала. Думаю, это связано с тем, что от меня в тебе на несколько процентов меньше, чем от мамы.

— Так значит ты часто был рядом…

— В любой свободный момент. Пока мог. И чем дольше я находился здесь, тем сильнее связывался этот мир с Бездной, напрямую через меня. Пока врата не запечатались. Слишком поздно понял, что этот мир чересчур притягателен, для таких как я. Во многих вселенных мы зовемся странниками, поскольку путешествуем между мирами, но нигде больше не найти столько света, как на Земле. Это особенный уголок Мироздания, словно что-то, что оторвалось от Бездны, поскольку является полной противоположностью, две разделенные половинки чего-то полярного.

Я сделала несколько неуверенных шагов в сторону Мирака, попыталась неуклюже обнять свободной рукой, но в дверь постучали с той стороны, наконец-то вспомнив обо мне. Видимо, представление Дункана и Дэна подошло к концу независимо от того, состоялась драка или нет.

— Кли, все нормально? — по ту сторону двери послышался беспокойный голос Алекса, — я войду?

Я замешкалась с ответом и дверь резко отворилась, на пороге стоял перепуганный седьмой муж и округлившимися от удивления глазами рассматривал нас троих, точнее четверых, если и ребенка тоже считать.

Эльда, забившаяся в угол, я пытающаяся обнять безликого, застывшего посреди ванной комнаты. Кажется, самым равнодушным ко всему здесь был новорожденный.

— Мирак, — выдавил Алекс и опустился на одно колено перед моим отцом, склонив голову в знак уважения.

— Встань с колен, ты выполнил свое последнее поручение.

— Это не так, — ответил мужчина с нотками сожаления в голосе, пока за его спиной начали толпиться все остальные обитатели дома, включая Дэна и его людей, — ваша дочь была в опасности более десяти лет, а я не защищал ее. И не был рядом.

— Я и сам стал чувствовать Нийю лишь недавно, когда моя кровь стала проявляться, а силы тьмы в дочери вновь просыпаться.

— Нет… я… я думаю, я не справился.

— Это он так шутит, — из тени бедной Эльды, не смевшей и пикнуть более, вышел еще один безликий — Аджах. Выглядел он на удивление довольным, как человек, что провел ночь в курятнике. Кажется, на его плаще еще остались прицепившиеся перья и сено.

— И давно ты наблюдаешь? — спросила хмуро.

— Уловил твой крик о помощи — примчался, но не так быстро, как папочка, — смешливо развел руками мужчина. — Кстати, может он снимет капюшон и наконец-то покажет нам, под чьей внешностью скрывался все это время, раз уж сладкое семейное воссоединение уже состоялось?

ГЛАВА 47

— Может, не здесь? — я выразительно посмотрела на дверь, как бы указывая на то, что свидетелями отцовского каминг-аута собирались стать все, кому не лень было подойти к двери и выпучить глаза.

— Нет, Аджах прав. Я не боюсь, пора открыться, — запротестовал Мирак, я словно в замедленной сьемке