— Ей понравилось?

— Она не поверила. Сказала, что это невозможно, потому что живые не бывают привидениями, а Эдит жива.

Мы спускались по длинной лестнице, по которой тогда карабкалась Эдит. Никто не знал, как высоко она взобралась. Возможно, не выше второго этажа, где была ее спальня. Возможно, она даже вошла в нее — а что дальше? Могла она выпасть из открытого окна? Но если бы кто-нибудь нашел ее на земле, он наверняка поднял бы шум.

Не исключено, что она поднялась выше. Я попыталась представить, что ее бабушка еще жива, что она уводит девочку подальше от этого места и отдает тому, кто о ней позаботится, а потом умирает.

Мистер Вагстафф был разочарован, что Кэри не предложила ему сразу пятьсот фунтов в неделю за использование его квартиры неограниченный срок. Я восхищалась ее твердостью, когда она отказалась связывать себя и свою компанию какими-либо обязательствами. Я поняла, как мало мы знаем своих друзей в качестве профессионалов, каковы они в работе. Я никогда не видела Кэри с этой стороны — улыбающейся, вежливой и непреклонной.

— Еще ничего не решено. Но поверьте, если мы захотим воспользоваться вашей квартирой, мы сразу сообщим вам об этом.

Когда входная дверь закрылась за нами и мы спускались по ступенькам, она сказала:

— Этого мы никогда не сделаем. Здесь слишком уныло. И его спальня — совсем не то что надо.

— А где другой дом?

Он оказался на Мидлтон-роуд, где жил Пол. Я не сказала об этом Кэри, но идти туда мне расхотелось. Сегодня суббота, Пол наверняка дома и может нас увидеть. Мы договорились встретиться этим вечером, но почему-то не хотелось, чтобы он увидел меня сейчас на своей улице вместе с Кэри.

— Мы можем пойти туда, если хочешь. Правда, провести тебя внутрь без договоренности я вряд ли смогу, но ты можешь сказать мне свое мнение о том, как он выглядит снаружи.

— Нет, давай не пойдем.

— Послушай, Энн. Давай все-таки сходим, это мысль. В конце концов, мы почти рядом. Не тащиться же нам еще раз через весь Хэкни. Такой удобный случай, надо им воспользоваться. Это недалеко, можно пешком дойти. Даже я смогу.

— Кэри, я вот о чем подумала. Вроде бы все они были больны: Мэри Гайд, Лиззи Ропер, потом Флоренс Фишер. Смотри, Лиззи легла в постель в пять, чтобы там с ней ни было. На следующий день заболела Флоренс. Что с ними случилось? Может, какая-то инфекция? Кто-нибудь думал об этом?

— Чем болела Мэри Гайд, нам известно. Она умерла от остановки сердца. А Лиззи, скорее всего, была одурманена этой бромидной дрянью. По-видимому, она и вызывала тошноту, а если принять слишком много, то появлялась сонливость. А он никогда не мог точно рассчитать, сколько она выпьет, — так ведь? Флоренс говорила, что Лиззи иногда клала в чашку три полные чайные ложки сахара. А если предположить, что она выпила две, а то и три чашки?

Я напомнила ей, что Флоренс никогда не пила сладкий чай, так что считать и ее одурманенной гидробромидом нельзя.

— Я часто думала, что Флоренс преувеличивала насчет своей болезни. Не зря Тейт-Мемлинг старался докопаться до сути, когда хотел узнать, что она делала. Она должна убираться в доме, ее для этого и нанимали, а она неделю не поднималась на третий этаж. Видимо, как только хозяева уехали, она разленилась. Но рассказывать об этом на суде не собиралась. Это же был 1905 год, а в то время прислугу, которая не выполняла свою работу, могли обвинить в безнравственном поведении.

— Тогда непонятно, почему она не отнесла поднос с едой наверх, а предоставила это Мэри Гайд. Ведь у нее в этот день болело сердце.

— Наверно, ей стало лучше. Я не знаю всех ответов.

— А полиция когда-нибудь подозревала Флоренс Фишер? Она не могла избавиться от Эдит? Ее хотя бы допросили? Похоже, ее никогда не подозревали, а ведь она последняя видела Эдит живой.

— Я тоже думала об этом. Мне удалось выяснить, что на нее подозрение не падало ни на секунду. Вероятно, она производила впечатление честной и неподкупной девушки, к тому же у нее не было мотива убивать ребенка. Наоборот, она очень любила Эдит. Зачем ей убивать? Даже сейчас, много лет спустя, она по-прежнему кажется сильным и честным человеком.

— А что с ней стало дальше, ты знаешь?

— С Флоренс? Да, кое-что я могу тебе рассказать. У нас целая команда работала над этим. Она так и не вышла замуж за парня, с которым была обручена, никто не знает почему. Когда она давала показания на суде, то уже работала в другой семье, кажется у мистера Самнера в Стэмфорд-Хилл. Она вообще никогда не выходила замуж. Мы собрали на нее целое досье — если хочешь, можешь взглянуть. Но там нет ничего особенного.

— А она еще жива?

— Вряд ли. Ей тогда должно быть больше ста лет. Она умерла в 1971 году, если я правильно помню. Но я могу ошибаться, в последние дни у меня память как решето. У нее была внучатая племянница, это точно. Почти все, что она рассказала, просто восторженный старческий бред. Можешь себе представить: «Ах, какой расчудесной была моя двоюродная бабушка! Какой доброй, бескорыстной!» И все в том же духе. Она была прислугой не всегда. Ей удалось скопить денег, она открыла табачную лавку и долго работала там. Даже стала заметной фигурой в Женской добровольной службе. Есть фотография, где она рядом с маркизой Кловенфорд. Племянница собиралась показать ее мне. Меня во всей этой чепухе заинтересовало только, что тесть леди Кловенфорд стал первым пэром в их семье. И этот маркиз Кловенфорд был генеральным прокурором, как и Ричард Тейт-Мемлинг, обвинитель на процессе Ропера.

— Интересно, знала ли об этом Флоренс? — Я глубоко вздохнула и указала на угловой дом: — Здесь живет мой друг Пол.

Кэри тихонько присвистнула:

— Энн, ты темная лошадка! И ты молчала, не могла сказать? Может, зайдем к нему? Мне бы не помешал кофе.

Будто школьницы. Здесь твой парень живет? Могу я украдкой взглянуть на него?

— Показывай лучше, где тот дом, — сказала я.

Кэри неохотно повела меня к нему. Мы остановились напротив. Интересно, Пол наблюдает за нами?

Как и вилла «Девон», дом был четырехэтажным, с цокольным этажом, но на этом сходство заканчивалось. Он был не такой старый, возведен в начале массовой застройки. Он выглядел непропорционально, что характерно для зданий последнего десятилетия девятнадцатого века. Построенный из коричневого кирпича, грубо оштукатуренный, дом выглядел дешево и уродливо. На фасаде находилось панно из красного и зеленого стекла. Но я поняла, что он больше подходит для «дома Мэри Гайд», чем ее настоящее жилье.

Мы повернули обратно. Пол, конечно, заметил нас и вышел в палисад.

— Какой он красивый, — шепнула Кэри.

Я не удержалась от смеха.

— Что с тобой? — удивилась она.

— Ну, уж этого ты у меня не уведешь! — сказала я и представила ее Полу.

Мы все вместе вошли в дом.