Когда они вошли в туман, тот расступился, образовав купол диаметром в пятнадцать шагов и высотой в семь. Под ногами оказалась всё та же знакомая почва равнины Ирийад; ограниченный кругозор позволял разглядеть на некотором расстоянии очертания руин, горы битого камня.

Чтобы не плестись Майрон посадил бессмертного старца себе на закорки, но слишком спешить дальше не стал, – за пределами купола творилось… разное. Большую часть времени отряд выбирал дорогу среди руин павших городов и пересекал поля, устланные останками; над головами завывал ветер, хотя сам туман оставался недвижим. То и дело в неопределённом отдалении начинали звучать отзвуки битвы. В каких-то перекрученных потоках времени далёкое прошлое повторялось, либо же, оно так и не стало прошлым.

– Осторожно, – тихо предупредила Грандье, прячась за стеной с фрагментом некоего барельефа.

С другой стороны, из одной части тумана в другую бежали многочисленные фигуры с копьями; можно было разглядеть элементы доспехов, услышать голоса, крики, а потом и рёв. Они исчезли во вспышке белого пламени, всё затихло.

– Мы за пределами внешних стен Абсалодриума, – сказал Хранитель Истории, – битва здесь ещё длится. Местами, урывками. Бедные смертные заперты в ней.

– Такое я тоже видел, – припомнил Майрон, – когда путешествовал в Дикой земле. Там есть огромный меловой каньон, в котором мел, – перетёртые жерновами времени кости миллионов погибших воинов. Их духи до сих пор заперты в том проклятом месте.

– Удивительны превратности судьбы, её страсть к совпадениям. Ты был на месте не просто какой-то битвы. – Иссушенное песками времени лицо Жар-Куула сделалось особенно задумчивым. – Там, в краю перемолотых костей мой отец дал бой Господам. Именно там он победил, принеся огромную жертву, вырвал из Господ их души и запечатал на краю Пустоты. Именно там, в тот день родился бог, которого ныне зовут Зенребом. Бог смерти, мертворождённый, однако, не менее могущественный оттого. Весь каньон – материальный след, шрам от удара, которым Жар-Саар поразил чудовищ бездны. Ты соприкоснулся с памятью о великом, юноша.

Майрон почувствовал угнетённость вместо воодушевления. Он помнил очень хорошо, что чувствовал, когда костная пыль попала в организм.

– Меня оттуда вывел чёрный шакал. Он сказал, что я молюсь не тому богу, что я мёртвый среди живых и должен молиться богу мёртвых.

– Если к тому дню твоя Путеводная Нить уже была повреждена и перекручена, – предположил Хранитель Истории, – вероятно, этот посланец Зенреба видел предрешённое. Они чувствуют запах обречённости.

Туман стал жиже и сменил цвет на жёлтый, путникам открылся вид на пирамиду, сложенную из тысяч белых черепов различных форм и размеров. Она высилась посреди разрушенных улиц аккуратная и жуткая, а из пустых глазниц ручьями изливался шёпот. Все слышали его, и все старались не обращать внимания, пройти поскорее, но им пришлось задержаться. Грандье вновь дала знак прятаться, потому что впереди, меж двух потрёпанных временем колоннад двигался гигантский труп.

Он принадлежал дракону, сомнений быть не могло. Остов небесного ящера медленно брёл, опустив голову; на драгоценных костях болталась почерневшая гнилая плоть, волочились в пыли потроха тошнотворного цвета и обессилевшие крылья.

– Это место гаже любой клоаки, – процедила эльфка, глядя на уходящее чудовище, – даже дракона превратит в нежить. Такое вообще возможно?

– Единственное, что невозможно в целом мире, Грандье, – это помыслить о невозможном, ибо всё мыслимое возможно…

– Только избавь меня от этого брюзжания, Грифель! Ты был намного лучше, пока держал обет молчания все эти века!

– Мне приходилось молчать, потому что при тебе и слова вставить нельзя, – проворчал серый старец.

В тумане можно было заплутать и не выйти больше никогда, но, к счастью, главная башня Абсалодриума служила ориентиром. Её огромный силуэт проглядывался сквозь дымку и медленно приближался.

Не всё, что показывало израненное пространство путники могли понять, порой оно просто рябило, насылая мигрень; в тумане рождались звуки непонятной природы. Несколько раз руины поодаль пропадали, – возникало поле боя, где тысячи мелких фигурок мельтешили под ударами белого пламени с небес. На что рассчитывали маги-полководцы, выводя армию за стены города? Зачем… да что они вообще могли против драконов? С армией или без, внутри крепости или за её стенами? Нет и не было в Валемаре существ опаснее драконов. И в каких-то обрывках реальности, здесь, внутри тумана, владыки неба всё ещё несли погибель.

Избегать опасности удавалось на удивление долго, но ничто не постоянно во владениях хаоса. Очередная рябь пронеслась вне защитного купола, оставив несколько десятков фигур в доспехах, среди которых одна была высотой почти в три человеческих роста. То был огр, – выведенный для войны, пузатый великан в тяжёлых доспехах с молотом в руках и парой кристаллических рогов, торчавших сквозь шлем. Из-под глухого забрала шёл пар, грудь вздымалась, он был растерян, что-то громогласно гудел, пока глазные щели не устремились на четвёрку, замершую поодаль. Огр взревел, поднимая оружие и фигуры помельче вторили ему.

– Что за удача, – хмыкнула бессмертная, освобождая тонкий клинок.

– Постой-ка в стороне, старик, – Майрон опустил Хранителя Истории и хотел было достать Светоч Гнева, но из-за спины к нему в ладонь скользнул Янкурт. – Какого демона?

«Я залежался без дела».

Майрон сомневался, но разжать пальцы всё равно не мог, а проклятый клинок так удобно лежал в них…

– Один раз. Райла, охраняй его! Лаухальганда, защищай их обоих!

– М-р-р-ря!

– Не относись ко мне словно к беспомощной…

– Райла, – рив пробудил огненный клинок и тот загудел, зашипел, стал плеваться искрами, – Олтахар бесполезен, сейчас это не более чем бронзовая оглобля, которая легко может сломаться! Охраняй хрониста, если его убьют хоть на время, все мы окажемся беззащитны перед хаотическими эманациями!

– Я расширю периметр, – хрипло каркнул бессмертный, – не выходите за него!

Оружие и доспехи существ, принесённых рябью, несомненно, было магическим, – по клинкам бегали молнии, клубился инистый туман, а латы сверкали напитанной чарами филигранной резьбой. Однако же стоило им вступить в купол, как магия потеряла силу. Тем временем рапира и Янкурт жаждали битвы.

Эльфка оказалась виртуозной фехтовальщицей. Она немедленно перешла в последовательное наступление, не давая врагам и мгновения для контратаки. Очень гибкая, невероятно быстрая, Сезир скользила среди топоров, мечей и шестопёров, колола насквозь и тела падали к её ногам. Из оплавленных отверстий в броне шёл дым и, немного, кипящая кровь. Полностью окружённая, галантерейщица не позволяла задеть себя никому и никак, улыбалась зло, переходила из пируэта в пируэт.

Мимик переполз на голову Майрона, превратившись в высокий шелом. Рив дышал глубоко и медленно, чувствуя, как тело приходило к балансу внутренних сил. Левая рука была свободна как птица, правая – отяжелела, превратившись в бронзовую булаву. Неудобно так сражаться, и, если бы не чёрные латы, он заволновался бы за свою жизнь. Впрочем, такие мысли надо гнать! Любая битва может стать последней для того, кто не принимает смерть всерьёз.