Полки 5-го корпуса не могли иметь достаточных и удобных квартир в малонаселенном крае. При них не было никаких хозяйственных заведений, и они после утомительного похода не могли иметь потребного спокойствия и необходимых средств для поддержания сил своих и возобновления всего утрачивающегося в движении, а после в делах, в коих они находились.

Слухи о приближении большого количества войск тревожили Шамиля. Он не чаял удержаться, и говорили даже, что он собирался оставить горы и удалиться из пределов Кавказа. Известно было, однако, что лазутчики его выведывали, какие идут войска, старые или молодые, и когда узнали о составе вспомогательных полков и батальонов, то лезгины успокоились и продолжали с духом вооружаться.

При отправлении войск сих, говорят, государь будто сказал, что он посылает маршевые батальоны для укомплектования полков Кавказского корпуса, значительно потерпевших в нескольких поражениях, понесенных ими в 1843 году при потере главных крепостей в горах и многих укрепленных мест, и что 5-й корпус посылается для наказания и истребления Шамиля с его толпами.

Самое начало не подавало, однако, на то основательных надежд. Корпусный командир генерал Нейдгард был человек с образованием, но не имел той опытности, которая была нужна в делах такого рода.

Преемник мой в командовании 5-го корпуса, генерал-лейтенант Лидерс, был известен своей храбростью, но также неопытен и, как слышно, был человек способный более к занятиям мелочным, чем дельным, при том же больной.

Между частными начальниками замечательны были: генерал-майор Клюки-фон-Клюкенау, родом австриец, служивший некогда майором у меня в полку, человек храбрый, но без головы и распорядительности; генерал-майор Пассек, человек с образованием, но бешеный и хвастливый, без меры честолюбивый; генерал-майор Фрейтаг, человек храбрый, образованный и с малыми средствами спасший остатки разбитых войск наших и их начальников в бедственные осень и зиму 1843 года.

Преддверием похода служил приказ Нейдгарда, коим он назначал предварительно действия всех отрядов на целую кампанию, как будто можно было все за несколько месяцев до начала действий предвидеть и предназначить в войне с горцами, где природа на каждом шагу противопоставляет непредвиденные препятствия, гораздо важнее тех, которые встречаются от вооруженных жителей. Приказ сей еще тем был неуместнее, что он сообщал неприятелю все наши намерения и, следовательно, указывал ему средства к отражению оных. Затем следовала многоречивая речь к горцам, коим он грозил наказанием их, выхваляя свои силы, и требовал покорности, обещаясь охранять их от насилия войск и враждующих, и многое подобное, могущее служить только к удовольствию неприятеля, который уже несколько лет сряду привык поражать нас и смотреть на взаимные распри начальников наших…

При таких пышных началах упущено было главное – продовольствие. На Кавказе нельзя продовольствовать войск, как в России, одними письменными распоряжениями, через провиантскую комиссию. Тут этот предмет составляет главную и личную работу начальника, без чего войска всегда будут терпеть нужду в хлебе. Но кому из столичных вождей могло сие придти на мысль, и кто бы из них не предпочел вести бесполезные перестрелки для славы своей скучному и невидному труду заботиться о продовольствии?

С весны 1844 года войска были сведены в лагерь при Червленной станице[111], где не явилось продовольствия для содержания их: не с чем было выступить. Продержали их долее предположенного на низменных местах, где показались летом горячки. Число больных значительно усилилось, так что все казачьи станицы были ими завалены.

Пока войска готовились в Червленной к походу или, лучше сказать, изнурялись от бесполезной стоянки в местах нездоровых, предположили выслать из Владикавказа отряд полковника Нестерова через Чечню, где он должен был соединиться с высланным к нему навстречу из крепости Грозной отрядом под командой генерала Фрейтага. Прогулка сия не могла иметь настоящей цели, а, кажется, хотели только ощупать расположение враждебных нам жителей Чечни и нанести им, сколько можно вреда. Вместо того мы сами потерпели значительную убыль, потеряв без всякой пользы 400 нижних чинов, 25 офицеров и, кажется, одного штаб-офицера. Неудачная экспедиция сия, без сомнения, не могла служить к восстановлению упадшего в войсках духа.

Помнится мне, что действия главных сил не прежде начались как в июле месяце. Генерал Лидерс должен был сделать из Темир-Хан-Шуры[112] наступательное движение к стороне Акуши[113]; в авангарде находился у него с небольшим отрядом Пассек. Но Лидерс не должен был идти в Акушу, а, напротив того, предположено было, чтоб, удержав или опрокинув толпы, показавшиеся на пути его, возвратиться ему к главным силам, которые под начальством Гурко и в присутствии самого Нейдгарда тянулись к Койсу[114], дабы предпринять движение в Аварию соединенными силами.

Иные говорят, что Нейдгард не знал о том, что Шамиль со всем своим войском собрался около Буртуная[115], где укрепился на позиции для защиты сей дороги; но сие невероятно. Напротив, по всем действиям Нейдгарда видно, что он имел положительные сведения о местопребывании Шамиля, к коему он шел; но запоздалое движение его происходило медленно от бесчисленного количества лишнего обоза, который он с собою вез. Не говоря о продовольствии, которое ему было необходимо взять с собой, с ним тянулись бесконечные нити колясок и всякие экипажи подчиненных ему начальников и, наконец, множество гвардейских офицеров, или флигель-адъютантов, присланных из Петербурга для пожатия лавров в сем походе, от коего ожидали несметно-огромных последствий.

Приезд флигель-адъютантов имел еще другой повод. В прежние годы, когда дела наши на Кавказе шли хорошо, всегда было много гвардейских офицеров, которые, скучая столичной единообразной жизнью, желали испытать разгульной жизни в трудах и боях с горцами, откуда они обыкновенно возвращались с крестиками. Когда же дела пошли дурно, и молодцы должны были жертвовать жизнью без видимой пользы для себя лично и для самого успеха дела, то они остыли к сему промыслу; и в самом деле, их, как храбрых и пламенных молодых людей, первых всегда били. Унывшие от неудач воины не вызывались самоотверженно на опасность. Так жертвовали без пользы лучшим цветом нашей молодежи. Отвращение сие от участия в походах на Кавказ дошло до того в Петербурге, что отправляющиеся туда ежегодно из полков офицеры не ехали более по охоте своей, но по очереди или по наряду. Обстоятельство сие не было упущено из виду иностранцами, которые напечатали оное в газетах. Когда государь о сем узнал, он приказал Бенкендорфу созвать флигель-адъютантов и спросить их, почему они более не просятся, как прежде, на Кавказ. Они отвечали, что, занимая столь лестное для них звание при лице государя, они не могли желать лучшей службы, да и не считали себя вправе просить каких-либо назначений. В ответ на этот отзыв положено назначить десять флигель-адъютантов на Кавказ, и все происшествие сие вновь напечатано в иностранных газетах, с удовольствием выставляющих все, могущее служить к обнаружению нашей слабости. Флигель-адъютанты поехали, и, конечно, присутствием своим при войсках причинили больше вреда, чем принесли пользы. Если взять в расчет все затруднения, которые приносит в походах один барин со своей коляской, кухней, палаткой, вьюками и проч., то, конечно, можно положить, что он в сложности совершенно погашает деятельность, по крайней мере, одного взвода пехоты. Таких бесполезных людей в сем походе находилось много; ибо к ним можно причислить и тех, которые тут же вертелись под покровительством старшего и других начальников, из личных своих видов получить награждение. Говорят, что армия сия, состоящая из 30 батальонов одной пехоты, тянулась от Червленой станицы к Койсу, проходя не более 5 верст в сутки по дорогам, где люди были обременены беспрерывным вытаскиванием орудий и начальнических колясок. Ее уподобляли армии Ксеркса при вторжении его в Грецию. Начальники и флигель-адъютанты пользовались всеми удобствами жизни, тогда как войска изнурялись. Пока сие медленное и безобразное шествие тянулось, Пассек, завлеченный пылкостью, подвинулся к горцам по Акушинской дороге, был ими окружен и едва не лишился всего отряда своего, но случайно выбился и даже успел их опрокинуть со значительными для них потерями, отчего находившиеся перед ним толпы рассеялись. Лидерс, шедший за ним, настоятельно требовал у Нейдгарда позволения идти по следам бегущих в Акушу, но на постоянные требования свои получал отказы и, наконец, приказал воротиться и переправиться в Ахатли через Койсу для соединения с главными силами Нейдгарда. Недовольный тем, что ему препятствовали к достижению личного подвига занятием Акуши (что, однако, не было сообразно с общим планом кампании), он послал в Военное министерство копию с переписки своей с Нейдгартом, что навлекло Нейдгарду самые оскорбительные упреки. Упреков сих он бы не получил, если б сам лучше повел исполнение рассудительно-предположенного плана своего атаковать Шамиля соединенными силами своими; но он не успел и оттого во всем остался один виноватым: в военном деле более чем в каком-либо другом судят не по действиям, а по последствиям.