Поморье, Сибирь, Урал. Поэтому хроники, говоря о Вятке, чаще имеют в виду местность, а не город. Огромность Вятки надо начать описывать с ее красоты. И право, хорошо, что я не рожден художником, я бы не выжил от бессилия выразить красоту. Вот сейчас предзимье. Снега почти нет, но все замерло и по любому болоту можно идти как по дороге. Осока в пасмурном инее, гигантские лужи сейчас как фантастические лекала. Вот озеро все в зеленой ряске, так и замерзло, и будто месторождение малахита вышло на поверхность. Последнее дыхание речной полыни забелило весь обрыв, только глина краснеет. На льду, у трещин и вдоль наледи, полчища белых перистых бабочек. Жалко ступать, но приходится. Замираешь — из-под льда идет звон, а то вдруг прощурит не приставшая к месту льдинка. Скажете, так везде. Так, да не так. Нет ничего похожего, ничего нельзя ни с чем сравнивать. Не все познается в сравнении. Нет двойников в природе. Отпечатки пальцев, рисунок ушей, губ (есть целая наука хейлология об отпечатках губ), запах, голос, походка — все это, как говорит криминалистика, единственно в каждом человеке. Что уж говорить о природе, которая древнее человека. Начальник пристани в Русском Туреке рассказывал мне, что он узнал вятский лес, привезенный на стройку Кольского полуострова. «А как узнали?» Но объяснить этого он не мог. «Чувствовал и все». Он именно настаивал на том, что узнал не по клеймению, а по ощущению. И оказался прав, так как поинтересовался, откуда лес. Точно, лес был, как говорят, «с воды», кировский. «Но ведь по воде плавят не только наш лес». — «Так-то так, но вот чего-то ударило — наш лес. И — точно».

Здесь Предуралье, и сочетаются увалы с равнинами. Берега рек, обращенные к востоку, к Уралу, как правило, обрывисты, западные низменны. С запада обычно шла плохая погода, с востока ведро. Увалы обычно в сосновых лесах, песчаны. По рекам леса в основном вырублены. Лететь на маленьком самолете — мука мученическая, с большого хоть не видно, а с маленького смотришь — сплошь вырубки, сплошь навалено, как обгорелых спичек, соснового и елового леса. Уж не говоря о лиственных породах. Конечно, военное время вынуждало рубить поближе к вывозке, но от этого не легче. Сейчас делается много подсадки, новых посадок. Недавно у меня была радость — посещение лесного питомника, там малыши елочки, сосенки, лиственницы в окружении охраняющих их берез и взрослых елей растут в неисчислимом множестве. Есть с мизинчик ребенка, есть сантиметров по двадцать. Но как представишь их жизнь и те угрозы, что могут воплотиться — пожары, засухи, порубки — страшно за малышей. Высаживали крохотные елочки в грунт, я взял ростки на ладошку и насчитал их пятьдесят штук.

Увалы называют еще тягунами (в Сибири — тянигусы). «Хоть и не велик подъем, а все на вытяжку», то есть вытягивает силы. Называют и взгорьями.

Черемисы и вотяки, теперешние марийцы и удмурты, а также угро-финские племена бесермян и тептярей, исчезнувшие совсем недавно, уступали свои места неохотно. Вотяки были менее воинственны и предпочитали уходить на восток, в теперешние районы Удмуртии. Черемисы сопротивлялись, но сопротивления не переходили в многолетнюю вражду. Происходило не завоевание края, а заселение, а после крещения Руси в 988 году — его христианизация. Язычники видели преимущество новой религии даже в практическом смысле. Рассуждая здраво — жертвы, подношения давать бесчисленным идолам-божкам или же одному? Бояться всех злых духов (леса, воды, земли, воздуха, грома, молнии, ветра) или же одного, который, тем более как внушали пришедшие русские, в тебе самом. Христианство освобождает от страха перед природой, а говорит о сотрудничестве с нею, христианство обещает загробную жизнь, но жизнь эта не в вещах, в душе. А практически это опять же выгодно — попробуйте снарядить умершего язычника по всем правилам в последнюю дорогу: коня ему надо, лук, стрелы надо, украшения надо, одежду, и не одну, а на все времена года, тоже положи. Не похороны — разоренье. Христианские захоронения скромны, дело снова не в вещах, а в качествах души и в памяти. Память об умершем дороже подношений в могилу. Так учили священники. Так воспринимался любимый русский святой Никола-чудотворец, принятый язычниками как Никола, Микола, Микула.

Первое поселение было основано в его честь, первый город Вятской земли звался Никулицын. Это к северу от Кирова, за Макарье, к Слободскому. Но первой церковью, говорит история, был храм не в честь Николая-чудотворца, в честь Бориса и Глеба, покровителей русского воинства. В числе русских, следовательно, были люди с саном священников, кто же иначе мог вдохновить строительство храмов и их освящение? А почему в честь Бориса и Глеба? Потому что взятие Болвановки, как называлось Вотское городище перед переименованием в Никулицын, было совершено в день памяти этих мучеников.

Говорить об истории России, не соотнося ее с историей язычества, христианства, — пустое занятие. История Вятки — не исключение.

Не хочется передавать известный рассказ о двух партиях новгородцев. Одна дошла вверх по Вятке, покорив черемисское городище Кокшаров (теперь Котельнич), о другой мы сказали. Другая, якобы подымаясь по Каме, прозевала устье Вятки и дошла аж до Чусовой.

Оттуда сушей до Чепцы, по Чепце вновь к Вятке, к покорению Болвановки. Но есть предание, что, не зная ничего друг о друге, обосновавшись в ста верстах друг от друга, они так бы и жили, не встреться однажды дровосеки обеих партий в лесу. Тут многое сомнительно. За пятьдесят верст искать леса, когда он рядом, первое; второе, это ведь только представить пеший путь от камских мест до Чепцы, которая очень не сразу судоходна для ушкуев — древних судов. Тащили на руках? Строили заново? Темна вода во облацех. Снова и снова возвращаюсь к мысли, что люди тут были с незапамятных времен (отсылаю к раскопкам славянских могильников на территории области, результаты красноречиво представлены в Кировском краеведческом музее на улице Ленина), но допускаю, что взятие Кокшарова и Болвановки было совершено пришедшими новгородцами, которые принесли в сей русский край опыт самоуправления по типу новгородского веча. Три столетия вятичи жили, самоуправляясь именно таким образом. Но вполне возможно, что строительство города Хлынова-Вятки было начато по настоянию также новгородцев, как необходимый центр огромного обильного края.

Тут начинаются чудеса. Место было выбрано. От Кокшарова в девяноста верстах, от Никулицына в двенадцати. Был заготовлен строительный материал, то есть лес, глина, мох, но еще не было начато строительство, как все материалы (далее цитирую):

«…неведомо кем, как бы по воле таинственных сил, в одну ночь оказались перенесенными на другую, находящуюся ниже по течению Вятки, гору. Пораженные