сначала таким событием, недолго, однако ж, недоумевали строители о причине его. Осмотревши новую местность, они нашли ее более выгодною для поселения, а совершившееся чудо отнесли к действию особенно пекущегося о них промысла божия, повелевавшего начать им постройку города именно на этом, а не на другом каком-либо месте. Первым строением нового Вятского города был, по прежде данному ими обету, храм в память воздвижения Честнаго креста Господня.

Место, на котором предположено было ими строить город, назвали они полем Балясковым, а то место, на котором они выстроили город, — Кикиморкою».

Суть важно то, что место было выбрано удачно и жилось в нем спокойно. Городского вала и тына не было долгое время, откуда можно заключить о мире с местными племенами.

Население в Вятке стало прибывать особенно в это время, когда люди уходили от татаро-монгольских захватчиков на Север.

К этому времени к Хлынову добавились еще несколько городов. Добрая слава о Вятке, как о благодатном, независимом от княжеских податей крае, не могла удержаться внутри ее.

В Вятке свои порядки

Называли ли себя республиканцами вятские жители? Ясно, что нет. Имя республики вятичам присвоено позднее. Скорее, с легкой руки Карамзина. Но пословица: «В Вятке свои порядки» — древняя. Она и ироническая, она и горделивая. Как в Вятке мерили расстояния? «Мерили Сидор да Борис, веревка возьми и оборвись. Один говорит: давай свяжем, а другой говорит: нет, давай так и скажем». А как до сих пор объясняют дорогу в Вятке. «Тебе куда? В Яшкино? В Жирново? А-а, в Карманкино. Так вот видишь дорогу, по-за ферму пошла, видишь? Так ты по ней не ходи, это солому с поля возят. А вон эту видишь, от плотины направо? Видишь?.. Так ты по ней тоже не ходи…» И так далее. Но горделива пословица от независимости. Вятка не знала крепостного права. Оно чуть-чуть прихватило некоторые места в южных уездах (так в Яранском было имение поэта Державина, но это потом).

Вятка росла. И само по себе, и за счет новых поселенцев. Теперь они шли не снизу по Вятке, а через северо-восточное направление, от Великого Устюга. Где те древние волоки и дороги, пройденные предками? От кого узнать это? Книги говорят: одни шли к Моломе и спускались по ней, другие доходили до Летки и тоже спускались к реке Вятке. Те, что шли по Моломе, основали город Орлов, нынешний Халтурин, а те, что по Летке, Шестаков — названия, видимо, от фамилий начальников переселенцев. Были ли они беглыми, недовольными, преступными, специально переселяемыми, не понять из летописей. Историк Вечтомов называет их выходцами.

Шестаков разросся очень быстро, и из него выделился, как сказали бы теперь, город-спутник, Шестаковская слобода ниже по течению Вятки в двадцати пяти верстах. Слобода населялась в основном устюжанами, быстро перегнала Шестаков и стала самостоятельна. Теперь это город Слободской, а Шестаков — село Шестаково Слободского района. По другой версии, историка Верещагина, Слободской возник ранее Шестакова.

Великому Новгороду была не по нутру независимость Вятки. Властвуя надо всем Севером, подчинив гигантские Двинские земли, Новгород того же хотел от вятских земель.

Быстро крепнущие великие князья московские также негодовали на вятичей, как на непослушных сыновей. Но, несмотря ни на что:

«…к концу 14 века Вятские республиканцы до того уже расширили пределы своих владений и до того окрепли в воинском быту, что соседние с ними Кострома, Вологда, Устюг, Новгородские, Двинские поселения и даже в значительной степени относительно их сильные Болгары, со страхом и завистью взирали на них, как на новых Норманов».

К основным городам Вятки — Хлынову, Котельничу, Орлову, Шестакову и Слободскому — быстро добавлялись пригороды, селения, деревни, строились церкви. Религиозность воинственного, разбойного даже народа, каким рисуют вятичей, была скорее внешней. Хотя свершались крестные ходы, один особенно значительный, в честь побед над туземцами, разрушившими селения Богоявленское и Богородское. Икона Георгия Победоносца переносилась из села Волковского (названного по обилию волков) в Вятку в день преполовения. Обратное шествие совершалось ночью. Свечи прикрепляли к седлам и дугам, несли в руках. Также был обычай нести с образом Георгия языческие стрелы. Было даже, потом угасшее, поверье об исцелении болезней от этих стрел. Ими кололи себя по больному месту, пили стекавшую с них воду, промывали ею глаза. Позднее, читая «Вятский архив», мы вернемся к этим стрелам.

Снова и снова читаем мы о буйном характере вятского народа. В это верится слабо. Хотя факты упрямы. Но факты не изнутри, а извне. То есть не сами вятичи говорят о себе, а о них. Конечно, письменность была, но опять-таки не судьба была уцелеть ей — бумага, дерево, береста бесправны были перед огнем.

Будучи в Новгороде, я напряженно всматривался в лица. На улицах, в магазинах, на рынке. Ездил по Новгородчине, тоже смотрел неотрывно и слушал, и разговаривал. Нет сходства. Нет, и только. Говор — совершенно несходен. Манера, повадки другие. То есть неуловимо другие. Тут надо ощущению доверять. Поверили мы начальнику пристани, что он лес узнал, так и тут. Не надо думать, что я открещиваюсь от новгородцев, нет. Все мы плоды с одного дерева, только потом вырастать и множиться пришлось в разных местах. Конечно, пришли к вятичам новгородцы, конечно, принесли опыт самоуправления, конечно, пришли к власти над этим краем. Вятские вообще к власти не рвались.

Маленькое этому доказательство: нас, вятских парней, призвали и привезли в часть, куда в один день с нами приехали и горьковские, и новгородские, и украинские парни. В первые же дни вышло так, что новгородские стали командовать, горьковские ударились в спорт и самодеятельность, украинцы пошли на кухню и в хлеборезку, а вятские в кочегарку и посудомойку. Это была сержантская школа. И сержанты из нас вышли не хуже других, но факт есть факт — сами мы в командиры не хотели.

Но мои же земляки скажут мне: ты что, забыл, что маршалы Конев, Говоров, Вершинин — вятские, что у нас больше двухсот Героев Советского Союза, что наш Падерин первым в войну закрыл амбразуру фашистского дзота. Знаю и горжусь. Но, прочтя биографии этих военачальников, вижу, что и они не выслуживались — служили. А их способности не могли не проявиться. Способности были. Мы тоже, многие, из той сержантской школы, закончили службу старшинами батарей.

Не высовываемся, не выслуживаемся, на полу сидим и не падаем. Но если надо, так надо.

В самом деле, до того иногда бывает обидно за земляков, за их безгласность, бесхитростность. А работники они ценные, незаменимые. На Северном флоте,