— Ты скучал по мне? — спрашивает она, крепко держа меня за руку.

— Вика, зачем ты сбежала? — отвечаю на вопрос вопросом, с трудом сдерживая раздражение. Хотя, наверное, это не раздражение, а что-то близкое к панике.

— Мне до смерти надоела эта богадельня! — злится она. — Строем кушать, строем спать. А эти тупые беседы в кругу! — кривляясь, она гнусавым голосом кого-то, видимо, передразнивает: — Вика, расскажи нам, что тебе мешает быть счастливой. Так охота было крикнуть: вы все мешаете мне, сборище дебилов и дебилок! А эти дурацкие занятия! Это же какой-то сраный дом пионеров! То спектакль ставят, то еще какой-то хренью занимаются. А давайте нарисуем свое настроение. Что, нахрен?! Про пение вообще молчу. Пьяные морды в караоке-баре поют и то лучше… И все, сука, улыбаются как идиоты! И лезут, лезут, лезут ко мне! Ненавижу! Один раз я там бухнула… совсем немного. Пива банку. Ой, даже полбанки. Пиво оказалось дерьмовым. Сука-охранник, прикинь, содрал с меня пять штук, а принес какое-то дешевское дерьмо… я даже допить не смогла. Но эти курицы спалили и давай меня лечить: «Нам так стыдно за тебя, Вика!». Я заржала… ну не могла вообще удержаться…

— Ты там пила?

— Ой, Герман, только ты не начинай! Слушай, ну не смотри так! Давай ты сам там полежишь, а?

— Мне не за чем.

— И мне не за чем! Я вам не наркоманка! Один раз в жизни по ошибке попробовала и что, сразу наркоманка? — вскипает Вика.

— Допустим, не один, — на меня вдруг накатывает тошнота. Настолько всё предсказуемо. Сейчас Вика начнет истерить, пока не устанет. Затем будет просить прощения и липнуть.

И точно — к тому моменту как мы заходим в нашу комнату, Вика визжит во всю глотку.

— Вы специально хотите от меня избавиться! Я вам всем тут мешаю! Зачем тогда ты меня спас? Дал бы сдохнуть, че! А хочешь, раз я такая неудобная для вас, я себе вены вскрою? Или колес наглотаюсь? Вы все тогда вздохнете свободно, да?

Она рыдает в голос, лупит кулаками по моей груди. Перехватываю ее руки. Стиснув запястья, прижимаю ее к себе так, что она может лишь беспомощно трепыхаться. Вика воет в голос:

— Ненавижу вас всех! А тебя больше всех!

— Никто не хочет от тебя избавиться. Все хотят, чтобы ты была здорова и счастлива, — говорю с ней, как с капризным ребенком.

— Я все равно тебя ненавижу! — выкрикивает, но уже без настоящей ярости.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Чувствую, как она дергается всё слабее, потом и вовсе затихает. Обмякнув, повисает у меня в руках. И начинается вторая часть Марлезонского балета.

— Вика, нет, — уклоняюсь от поцелуя. Убираю от себя ее руки. — Послушай меня. Ты должна вернуться. Ради самой себя.

— Я хочу тебя… прямо сейчас… ну же… — Она сгибает колено и просовывает мне между ног.

— Вика, прекрати, — слегка повышаю голос.

— Ну, Ге-е-ерма-а-ан… — тянет она плаксиво. — Блин, ты обиделся на меня, что ли? Ну, я же соскучилась! Мы же так давно не виделись…

Глядя в глаза, она потихоньку сползает вниз, цепляясь пальцами за ремень брюк.

— А хочешь…

— Не хочу, — обрываю ее, но Вика меня не слышит.

Ее прерывает стук в дверь. Вика резко вскакивает. Я тоже отхожу от нее и сажусь в кресло.

— Кто там еще?! — зло выкрикивает она.

— Извините, — в комнату заглядывает горничная. — Игорь Юрьевич просил…

— Сгинь! Дура!

Горничная бросает на Вику испуганный взгляд, еще раз извиняется и, пятясь, быстро закрывает дверь.

Вика поворачивается ко мне. Хищно улыбнувшись и закусив нижнюю губу, начинает подбираться ближе, красноречиво покачивая бедрами.

Когда-то давно, еще в самом начале наших отношений, была у нас такая забава: она изображала стриптиз, ну а я, понятно, её клиента. Тогда мне такое, может, и нравилось, но сейчас… сейчас хочется просто встать и уйти.

Она останавливается передо мной в паре шагов, широко расставив ноги, и расстегивает на блузке пуговицу за пуговицей. Скидывает на пол. Затем вышагивает из брюк и остается в одном белье. С небольшой заминкой снимает бюстгальтер и бросает мне. Я откладываю его на подлокотник и приподнимаюсь с кресла, но Вика делает рывок навстречу и толкает меня обратно. Придвигается вплотную и упирается коленом в пах. Затем спускается на пол у моих ног.

— Вика, встань, — прошу ее. — Ничего не будет.

Она меня не слышит. Ведет ладонями по внутренней стороне бедер и смыкает их у ширинки. Убираю ее руки и закидываю ногу на ногу.

— Вика, ты вообще понимаешь меня?

— Нет, не понимаю! — поднимается она. — Почему ты смотришь на меня так?

— Как?

— Как будто я какая-то старая жирная шлюха… с целлюлитом и бородавками и домогаюсь тут до тебя… А я — твоя невеста, между прочим. Я — молодая, красивая, здоровая девушка. Я почти месяц не трахалась! Я хочу нормального, хорошего секса. Со своим женихом, между прочим!

— Прости.

— Что? Что?! Прости?! Это всё, что ты можешь мне сказать? — выкатывает она глаза. Но затем, наоборот, прищуривается. — А я поняла… Ну, конечно! Ты с кем-то трахаешься! Да, да! Завел себе девку и трахал ее, пока я в этой… вашей сраной клинике на стены от тоски лезла…

— Ладно, — поднимаюсь я. — Поговорим, когда успокоишься.

— Охренеть! Ты даже не отрицаешь! Хотя чего там отрицать? У тебя даже не встал сейчас! Месяц меня не было. Месяц! А у тебя не встал! Значит, ты трахался с другой! Поди, папа тебя с этой девки и сдернул сегодня, да?!

Подаю ей бюстгальтер.

— Оденься.

— Ненавижу тебя! Ненавижу!

Подхожу к двери, как Вика мне выкрикивает в спину.

— А я даже знаю, что это за девка! Это та твоя одноклассница! Лена, бл***!

На миг замираю, а сердце, пропустив удар, камнем летит вниз. Не оборачиваюсь, выхожу из комнаты. Слышу вдогонку:

— Герман, ты куда?

Не отвечая, спускаюсь вниз. Спустя несколько секунд, Вика, накинув халат, выбегает следом. Ловит у самого выхода, вцепившись в рукав.

— Куда ты?! Стой! Не смей уходить! Уйдешь — пожалеешь! Я папе всё расскажу… про тебя… про неё… про всё! Папа вас всех уничтожит! — кричит так громко, что на шум из гостиной выходят ее мать с отцом.

— Что случилось?

— Герман вот… куда-то собрался, — уже жалобно, со слезами в голосе причитает Вика. — Папа, ну скажи!

— Герман, сынок, ты куда? Надо же всё обсудить, — растерянно моргает Леонтьев.

— Я позже приеду, — обещаю ему и буквально вырываюсь на воздух.

52. Герман

Сажусь в машину. Но сердце колотится так, что