— Я знаю, на что он способен, — упрямо твердит она. — Ломает чужие судьбы и не морщится…

— Ну зачем вы так? Ничью судьбу Герман не ломал. Он вообще никому ничего плохого не сделал.

— Сам — нет. Но он — манипулятор. Он использует людей в своих целях. Он всё делает чужими руками, а сам будто бы ни при чем. Поверь, я немного лучше разбираюсь в людях и, в отличие от тебя, сужу о нем беспристрастно.

— Олеся Владимировна, я вас очень уважаю. Уважайте и вы меня, пожалуйста. И мои чувства. Я люблю Германа, он любит меня, и мы с ним вместе, нравится это кому-то или нет…

— Леночка, Горр — прожженный до мозга костей циник. Я не исключаю, что у него к тебе есть какие-то чувства. Ты — милая, славная девочка. Ты ему нравишься. Но глупо думать, что из-за этого он поступится своими интересами…

Я оглядываюсь на Германа. Он так и стоит у ворот, скрестив на груди руки, и не сводит с нас насмешливого взгляда. Уверена, он догадывается, о чем сейчас говорит Олеся Владимировна. И мне перед ним неудобно. Чувствую себя какой-то сплетницей.

— Простите, я должна идти… — я делаю шаг в его сторону, но она удерживает меня за локоть.

— Постой. Я боюсь за тебя. Боюсь повторения… боюсь, что снова будет так же или еще хуже… Ты же мне не посторонний человек. Мы тебя еле вытянули тогда… Скажи, Герман порвал с дочерью губернатора?

— Нет, но она лежала в больнице, а сейчас ее увезли… в другую клинику.

— Да, конечно, — кивает она с таким видом, мол, удобная отговорка. — Значит, он живет там?

— Нет, — краснею я. — Эти дни мы… живем с ним вместе. У него дома.

— Хорошо. А до этого? Он жил у губернатора, так? Вел с ним какие-то дела… И ты думаешь, он ни о чем не знал? Ну, о том, что происходит? Насчет сына губернатора, насчет подкупа СМИ, насчет давления на вас, насчет всего?

— Ну, что-то, может, и знал, — пожимаю я плечами. — Но не всё.

Она усмехается.

— Лен, ну нельзя быть такой наивной. Там знал, там не знал. Смешно. Мы сейчас говорим про Германа Горра, который, будь уверена, всегда всё знает наперед лучше всех. Я тебе больше скажу. Я нисколько не удивлюсь, если, окажется, что это он устроил травлю твоей Юле. Не сам, конечно, сам он ничего не делает, руки не пачкает, только направляет… но мозг всего этого — скорее всего, он.

— Да он ее даже не знает! Да и вообще, зачем ему это?

— Потому что сейчас губернатор ему нужен. Ему нужны и выгодны хорошие отношения с ним. Вот он и… помогает. Это же его методы. Предугадал наш шаг и…

— Он тут не при чем! — вскипаю я. — Я просто знаю, что это не он.

— А, допустим, такой момент тебя не настораживает, что вас с Юлей прессовали, запугивали, угрожали вам, он как будто в стороне, а потом вдруг так вовремя появился? Выждал удобный момент, забрал тебя к себе домой. Еще и приятный бонус в виде любви…

— Между прочим, Герман пообещал нам помочь с этим делом. Разве стал бы он помогать, если бы…

— Обещать не значит жениться! Лен, ну обещал, хорошо. А что-то сделал помимо обещания? Хотя бы предложил что-то конкретное? Или он просто усыпил твою бдительность? Скажи честно, он просил тебя не лезть в это дело?

— Нет, — вру я, не моргнув глазом.

На самом деле, да, просил и не раз, но не поэтому же. А потому что действительно боится за меня. Хотя со стороны, может, это и выглядит так, как она говорит. Но она-то не видела Германа таким, каким видела его я. Не видела, как он смотрит на меня, как улыбается, не слышала, как говорит со мной, как сбивается его дыхание, когда я его касаюсь.

— Значит, еще попросит. Сначала приручит получше, привяжет к себе любовью, сексом… то есть… Прости, я не хотела быть грубой. Лишь бы потом поздно не было. Леночка, пойми, Герман Горр никогда ничего не делает просто так, а уж тем более в ущерб своим интересам. И знаешь, очень не хочется, чтобы ты превращалась в… — Она осекается. Наверное, опять не хочет быть грубой. — Не хочется, чтобы из-за так называемой любви ты забыла про честь, про достоинство, про свои принципы… про здравый смысл, наконец.

— Олеся Владимировна, — сухо говорю я, — я вам очень благодарна за бабушку, за вашу помощь, вообще за всё, но, пожалуйста, не надо больше… Не надо настраивать меня против Германа. Я не прошу вас его любить, но и вот так — тоже не надо. К тому же, вы неправы на его счет. Он не такой. Извините. Мне пора.

Я высвобождаю руку и иду к воротам. Она больше меня не окликает.

— Что, Леночка, — глядя на меня, с усмешкой спрашивает Герман, — так понимаю, англичанка не очень порадовалась за нас.

Бросаю на него несчастный взгляд.

— За что вы друг друга так не любите? Два человека, которые мне дороги, так друг друга не выносят. Что мне, разорваться из-за вашей вражды?

— Какая вражда? — у него вырывается смешок. — Мне лично до нее никакого дела нет. Абсолютно.

Герман бросает взгляд за мою спину и кому-то ослепительно улыбается:

— Здравствуйте, Олеся Владимировна.

— Здравствуй, Герман, — строго отвечает она, глядя на него как на врага. Потом переводит многозначительный взгляд на меня: — До свидания, Лена.

Только ее «до свидания» звучит как «смотри, как бы плакать не пришлось, я тебя предупреждала».

— До свидания, — прощаюсь и я.

***

Мы возвращаемся домой к Герману. Неприятный осадок от разговора с Олесей Владимировной на удивление быстро проходит. Обидно, конечно, что она так цепляется к Герману и видит в нем какого-то монстра, но, может, ей просто нужно время, чтобы его понять? Она ведь с ним не общается, как я. Не знает, какой он.

Я люблю ее, но не могу не признать, что Герман в их незримом противостоянии выглядит достойнее. Хотя бы тем, что не настраивает меня против нее, не запрещает нам общаться, не поливает ее. Редкие насмешливые ремарки не в счет. Потому что так он комментирует не саму Олесю Владимировну, а ее отношение к нему.

— Я на твоей стороне, — выдаю я вслух конечный результат своих раздумий.

Герман понимает, о чем я, и отвечает улыбкой. А дома, едва мы переступаем