Но при создании державы появилось и довольно много «потерпевших» — те, у кого отняли власть и богатства. У некоторых (очень многих) власть и богатства не отбирали, но лишили их и их потомков возможности править по своему произволу и грабить соседей и, главное, неограниченную власть над людьми и их имуществом, какая у них или у их предков была раньше. А у других — не отняли ничего, но могло случиться, что отнимут, и это было тоже не очень приятно осознавать. И уничтожить этих ненавистных для них державников нельзя было — все сильнее и сильнее те становились.

И не только объективных доказательств вины создателей монгольской державы не имеется — почти никаких документов, никаких «книг и бумаг с письменами» от «обвиняемых» не осталось. То есть на суде истории, перед всем человечеством, перед потомками своими и потомками «потерпевших» эти исторические личности лишены возможности представлять доказательства в свою защиту.

А «обвинители», естественно полностью имеют возможность представлять свои «доказательства», и «выводы обвинения», и представляют, как мы видели выше.

Но не все доказательства «односторонними» получились — в каждом все равно отражается доля, крупица истины, и эти частицы, как и многое в этом мире, зачастую логически связаны между собой — и можно постепенно восстанавливать объективную и полную картину происходившего когда-то давным-давно. Так и становится постепенно «сокрытое узнанным, а тайное явным».

Вот и с создателями державы монголов такая же ситуация — результат деятельности есть: Монгольская империя. На всей территории ее действовали установленные законы, и не было права на произвол ни у кого. Даже у Верховного хана всей державы монголов.

Теперь представим себе одну ситуацию и поймем, почему монголы побеждали. Почему для того, чтобы завоевать какую-либо страну, им часто требовалось лишь столько времени, сколько его необходимо было на то, чтобы пройти ее, выражаясь современным языком, «в походной колонне» (101, 3).

Вот какой-нибудь купец рассказывает в некой стране такой случай: чиновнику, представителю государства Монгол («татаро-монголу»), сопровождающему иностранного посла к хану Улуса Джучи и Верховному хану монголов, начальник переправы (парома), представитель «завоеванного народа», отказывает в предоставлении лошадей, чтобы следовать дальше с означенным послом.

И основание отказа не отсутствие лошадей, — лошади у него есть, но свои, и скорей всего, есть и деньги — в крайнем случае, если не окажется своих, купить коней и отдать «оккупанту». Но паромщик просто говорит, что он не обязан обеспечивать лошадьми проезжающих, кем бы они не были — то есть человек знает свои права и обязанности, и уверен, что они защищены государством, и даже перед представителем власти этого государства, сопровождающего посла влиятельнейшей международной организации — Католической церкви.

Приведу дословно в пересказе посла Папы Римского, католика Рубрука случай у поселка «русских, которые перевозят на лодках послов и купцов» — это середина XIII века, лет пятнадцать после «татаро-монгольского завоевания Руси»: «Они сперва перевезли нас, а потом повозки, помещая одно колесо на одной барке, а другое на другой; они переезжали, привязывая барки друг к другу и так гребя. Там наш проводник (монгол. — Г.Е.) поступил очень глупо. Именно он полагал, что они (русские паромщики. — Г.Е.) должны дать нам коней из поселка, и отпустил на другом берегу животных, которых мы привезли с собою, чтобы те вернулись к своим хозяевам; а когда мы потребовали животных у жителей поселка, те ответили, что имеют льготу от Бату, а именно они не обязаны ни к чему, как только перевозить едущих туда и обратно. Даже и от купцов они получают большую дань. Итак, там, на берегу реки, мы стояли три дня…

Итак, мы были там в великом затруднении, потому что не находили за деньги ни лошадей, ни быков. Наконец, когда я доказал им, что мы трудимся на общую пользу всех христиан, они дали нам быков и людей; самим же нам надлежало идти пешком» (88, глава 15).

И вот в какой-нибудь стране купцы и (или) миссионеры рассказывают множество подобных случаев — как живут «завоеванные народы» в державе монголов, в которой «господа те (монголы) не решаются коснуться имущества рабов и даже зовут их товарищами» (2, 90–91).

И об этом рассказывается там, где любой феодал (князь, шах) или его дружинник либо даже простой воин мог не только ограбить крестьянина и купца, а просто убить безнаказанно любого на территории своего господина за отказ, подобный тому, о котором идет речь в в записках Рубрука.

И не понадобится никакого «террора», никакой «лести и коварства», чтобы симпатии большинства народа воюющей с монголами страны были именно на стороне «оккупантов». Так как во всех без исключения средневековых странах простолюдины испытывали примерно одинаковое желание:«…Вырваться из уз старого княжеско-дружинного строя, отжившего, тяжелого, невыносимого, дабы не знать больше тягот княжеских урядников, не знать боярства с его правами на землю, крепостничества, неуплаченных долгов и тяжелых отработок, не терпеть от бесконечных княжеских междуусобиц, насилия и поборов княжеских войск…»[149] (36, 520).

И под властью Хорезмшахов[150] перед самым «нашествием татаро-монгол» народ жил не лучше, процветал еще больший произвол, — воины Хорезмшаха, «которым разрешалось грабить покоряемое население», «свирепствовали так, что люди поднимались против них, даже не имея надежды на успех» (35, 279).

Были привлекательны «новшества» в государственном устройстве и законодательстве, которые несли с собой монголо-татары, также и для многих аристократов, купцов, священнослужителей: «Оба правителя, султан (Хорезмийский. — Г.Е.) и хан (Чынгыз хан) имели и кочевых, и оседлых подданных. Как безобразно вели себя воины султана, мы видели, а города Уйгурии и Кашгарии под властью монголов сказочно разбогатели» (там же, 280).

И становится ясно, почему мусульмане Мавераннахра[151] уже в 1208 г. говорили, что «иго единоверных хорезмийцев хуже ярма неверных» (30, 152). И почему победили монголо-татары в войне с Хорезмшахом, имея в два раза меньшее количество войск, и ведя войну наступательную — хотя их противник в обороне, располагая мощнейшими крепостями и был в гораздо более выгодном положении.

И высшая аристократия — княжеское сословие, тоже не теряла, в принципе, ничего с победой монголов — верховная в державе «ханская власть была ограничена гораздо более чем власть королей» — то есть «хан имел право требовать соблюдения закона, но не нарушения его» (там же, 148).