пленнику практически вплотную и обхватил ладонью его щеку. — И не упусти ни одной мелочи. А если солжешь или умолчишь что-то — расплатишься болью.

Кожа пленника под ладонью моментально нагрелась и покраснела, будто вместо руки Экко прикладывал к щеке раскаленную железную перчатку. Отчаянный вопль наполнил допросную комнату. Вопль и аромат жареного мяса, который быстро перебила кислая вонь мочи.

Глава 36. Окончательное решение

Графство Арнор встретило путешественников долгожданной зеленью и прохладой. Поселения цепочкой расположились на берегу огромного живописного озера. А потому это графство общим решением было избрано в качестве места длительного отдыха, который был жизненно необходим людям и животным.

Почти две недели пути слились в один невероятно длинный день, который, казалось, никогда не закончится. Они ехали вперед, превозмогая боль и усталость, подавленные, разбитые, имея к закату лишь одно желание: заснуть и больше никогда не просыпаться. Но с рассветом они поднимались вновь, и день в точности повторятся. И снова. И снова.

Земля в этой части континента походила на шелушащуюся кожу. Верхний слой потрескался и представлял собой безжизненную корку, за которую могли зацепиться только самые стойкие растения. Сухая пыль из-под копыт лошадей доверху заполнила легкие, постоянно попадала в глаза, отчего те стали красными и воспаленными. Вода и скудная пища имели только один вкус — земляной, и даже кожа приобрела тот же оттенок. Пыль осела в каждой клетке тела. Путники постепенно стали похожи на жителей Кордейка: такие же серые, унылые призраки.

Поселение графства Арнор, на которое они набрели, оказалось на удивление многолюдным. Впервые за долгое-долгое время встреченные жители не казались истощенными или больными, потерявшими всякий смысл оболочками. Они казались… живыми. Прямо как на родине. Это немного приободрило друзей: они уже отвыкли от того, как должны выглядеть обычные нормальные люди, не голодные, не напуганные и не умирающие.

Друзья заселились в первую попавшуюся гостиницу и тут же завалились спать. О деньгах беспокоиться не пришлось: после той стычки, пролежав в полусознательном состоянии добрые сутки, спутники заставили свои избитые тела подняться, обыскали покойников на предмет еды и ценностей, отыскали своих лошадей. Вороной жеребец Берта сломал ногу. Он так и не смог подняться, и с болью в сердце юноша оборвал страдания скакуна. Взамен пришлось выбрать одну из оставшихся лошадей разбойников. По крайней мере, теперь у каждого было по мечу, да еще и лук прихватили — на всякий случай.

В комнате, которую им предоставили, обстановка оказалась чуть более скудная, чем в «Красном солнце», лучшей гостинице Кордейка. У трех стен стояли кровати, а у четвертой — простой обшарпанный стол. С деревянных стен местами осыпалась известка, зато единственное окно можно было открыть или задернуть занавеской. В былые времена Нова ни за что не согласилась бы поселиться в подобном месте, но после долгих недель странствий и беспокойного сна в палатке или под открытым небом, даже свалявшийся не слишком свежий матрас кажется божьим даром. Парням и подавно было все равно.

Тишина и прохлада вкупе с почти мягкими матрасами подарили путникам долгий беспробудный сон.

Келл проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно хлопал его по руке. Сквозь не желающие разлипаться веки он увидел оживленную суетящуюся Нову. Девушка пыталась растолкать Берта и следила, чтобы Келл не заснул снова. Пробуждение обоим давалось с большим трудом.

— Дождь, ребята! На улице дождь! — радостно объявила Нова, и тут можно было удивиться двум вещам. Хорошее настроение у девушки появлялось, как и дождь, крайне редко.

Нова уже стояла у открытого окна, наполовину высунувшись наружу, когда к ней подошли остальные. Келл никогда не подумал бы, что по дождю можно соскучиться. Последний раз они видели его еще до Долины Неживых. Запах сырости и свежести ворвался в их забитые пылью ноздри. Его хотелось втягивать всей грудью, упиваться им. Шум дождя в листьях казался прекраснее любой музыки.

Все трое постояли немного с глупыми улыбками на лицах и вытянутыми руками, являя в этот момент, несомненно, странное зрелище для случайных прохожих, пока Нова не предложила:

— А знаете что, выйдем на улицу?

— Под дождь? — Берт удивился, но, тем не менее, последовал за ней. — Что-то я не припомню ни одной твоей прогулки в такую погоду прежде, когда мы жили в Химпейке.

— Времена меняются, — грустно заметила девушка и после паузы тихо добавила: — Я скучаю по дому. Как бы я хотела, чтобы последние два месяца оказались просто сном…

Берт не нашелся с ответом, а Келл счел за лучшее не лезть. Втроем они выбежали на улицу и подставили липкие после сна лица под теплые редкие капли. Мимо проходили люди: сгорбившись или с натянутыми по самый нос капюшонами. На странную троицу косились как на сумасшедших. Но какое это имеет значение, когда впервые за много-много дней в душе каждого из них проснулось нечто, загубленное страхом, истощением и болью?

Келл поднял лицо к небу — к серым однородным облакам. В кои-то веки не было видно проклятого испепеляющего солнца! Он тоже, как и Нова, скучал по дому, или, скорее, по привычной погоде графства Шанор. А дома, если подумать, у него и не было. Его первый дом сгорел по вине жестоких монахов с их бессмысленными законами; гимназию, ставшую ему домом на время, он спалил сам — такой же жестокий человек со своей бессмысленной местью. А хижина травницы, которую он хотел бы назвать домом, никогда бы им не стала. Селестия-Инмори лишь терпела его все это время, имея на то какие-то свои причины. Сейчас он мог в этом себе признаться. Одинокий, никому не нужный, ничего не имеющий, он чувствовал себя тем же маленьким мальчиком, который стоит на пепелище собственного дома и не знает, как жить дальше.

Берт и Нова улыбались дождю и друг другу. И вдруг — оба повернулись к нему, желая разделить с ним общую радость. И Келл улыбнулся в ответ. Были ли они друзьями? Наверно, это неважно. Келл знал только, что других у него нет. Они нуждались в нем, а он нуждался в них. Ведь все это путешествие — единственное, что у него есть. Он понятия не имел, чем будет заниматься после. Даже думать об этом не хотелось.

Прохладные капли текли по обожженной коже, по растрескавшимся губам, проникали под ворот рубахи. Его плечи и волосы изрядно намокли, и та же участь скоро ждала прохудившиеся сапоги. Но, пожалуй, это не так уж и плохо: уж точно не хуже иссушающей жары в тандеме с кровососущими насекомыми.