— «Товар» — это наркотик. «Самой высшей очистки» — речь скорее всего идет о героине. «Три экземпляра» — это три дозы, — пояснил Сергей.

— Вы хотели продать наркотик моей дочери! — заявил Чипанов.

— Чушь! — резко ответила я. Медленно, но верно я приходила в себя. — Абсолютная и полная чушь! Тем более, что Маше не нужны мои услуги, у нее есть верный и очень галантный поставщик… Позвольте, я объясню!

— Мне не нужны ваши объяснения! Вы уволены! — сообщил Чипанов.

Сергей угрожающе возвышался за его спиной.

— Хорошо, не буду ничего объяснять, — кивнула я. — Сейчас я соберу вещи и уеду… Но сначала…

— Боюсь, что вам не надо никуда торопиться, за вами уже едут, — с любезной ехидностью прервал меня Чипанов. — Из милиции!

Сергей удовлетворенно хрюкнул.

— Ах, из милиции… За что же они меня арестуют?

— За торговлю наркотиками?

— Отлично! — сказала я. — Тогда оставлю вам на память вот это! — Вынутый из сумки пакет с фотографиями тяжело шлепнулся на стол. — Чтобы вы любовались на досуге…

Чипанов с удивлением уставился на пакет. Потом развернул его и достал снимки. Перебрал их и молча аккуратно сложил обратно. (Сергей усиленно вытягивал голову, тщетно пытаясь разглядеть, но снимки были не очень четкие, да и стоял он слишком далеко — возле двери). Напряженно сглотнул слюну. Снова достал из пакета. Перетасовал — его губы подпрыгивали, а руки дрожали. Ровным, тусклым голосом произнес, обращаясь неизвестно к кому:

— Что это такое?

Это было начало капитуляции.

— Вот видите, без объяснений нам не обойтись…

— Что это такое? — потерянно повторил он.

Пришлось рассказать все, что было известно. Не слишком-то приятно было чувствовать себя в роли хирурга, решившегося на болезненную операцию без наркоза. Но мне угрожали, я защищалась…

На охранника было страшно смотреть. Он молчал, но крупные желваки ходили на скулах, глаза сузились от ненависти. Казалось, еще чуть-чуть — и пудовые кулаки оставят от меня мокрое место.

Но Чипанов не смотрел в его сторону. Он зачарованно смотрел на снимки.

— …А что касается записанного на пленку разговора, — закончила я, — то это вполне безобидная шутка. Речь идет об этих самых документах. «Товар» — это компромат. «Высшей очистки» — достаточно убедительный, «три экземпляра» — это три копии документов, обычная практика. Документы готовятся в нескольких экземплярах, чтобы подстраховаться на случай потери… Вот и все!

— Понятно, — тихим голосом произнес Чипанов, продолжая глядеть на фотографии. — Понятно…

Я замолчала, чувствуя, как гора свалилась с моих плеч. Зато, кажется, эта гора сразу взгромоздилась на другие плечи. Впрочем, они были такие мощные, что их было ничуть не жаль…

— Сергей, позовите Машу, — промолвил Чипанов все так же тихо. Но потом встал: — Нет, пожалуй, я сам…

Он подошел к двери, забыв про звонок, которым в любой момент можно было вызвать домработницу.

— Наталья Ивановна, — послышался его глухой голос в коридоре. — Позовите, пожалуйста. Машу.

Он вернулся в кресло и обессиленно опустился в него, понурив голову. Только теперь я заметила, какой он на самом деле старый и седой.

Потянулись долгие минуты ожидания. Было тихо, слышно только, как в висках упруго пульсирует кровь.

Через несколько минут паркет в коридоре слабо скрипнул, и на пороге комнаты появилась сухая фигура домработницы. Ее глаза смотрели, как всегда, холодно и спокойно.

— Маши нигде нет, — произнесла она. — Ее нет в комнатах.

— Как это нет? — удивился Чипанов. — Посмотрите в ванной, в зимнем саду… Может быть, она в солярии?

— Ее нет нигде!

Мы растерянно переглянулись.

— Спросите у Станислава, может быть, он знает?

— Станислав Витальевич уехал еще час назад, — строго поджав губы, произнесла Наталья Ивановна. — Сказал, у него срочные дела.

— Какие еще дела?..

В комнате воцарилась напряженная тишина.

— Где же она?

Больше мы Машу никогда не видели. Я имею в виду, живой…

Для нее тот день складывался так удачно… У нее была одна доза и еще те две, которые купил Сергей у Сударика. На самом деле она знала, что, конечно, он купил больше, чем сказал, надеясь, что это сдержит ее хоть немного. Теперь с каждым днем ей нужно было все больше и больше, а он не позволял ей увеличивать дозу, постоянно напоминая, что летом она едва не погибла от «передоза».

— Ну пожалуйста, — капризно канючила она. — Ну Сереженька, ну дай… Ты же знаешь, как мне плохо!

Он смотрел на нее, и боль плескалась в его глазах, грозя рано или поздно затопить все вокруг.

— Нет, Маша, нет! — Он был тверд. Он знал, что с ней нельзя быть мягким.

Иногда, чтобы выбить из него еще одну лишнюю дозу, она пускалась на хитрости. Бросалась на пол, каталась, тряслась, будто в припадке эпилепсии, припрятанным за щекой кусочком мыла изображала пену изо рта. Она знала, что у него не хватит сил смотреть, как она мучается. Он не сможет безучастно наблюдать, как его любимая корчится на полу, тонко подвывая от боли. Она знала, что рано или поздно он встанет, выйдет из комнаты, потом вернется и обязательно отдаст ей заветный пакетик, припасенный на черный день. Правда, потом Сергей непременно заведет обязательную лабуду о том, что так жить нельзя, что надо прекратить все это, что надо лечиться, надо надолго лечь в клинику, а потом уехать отсюда навсегда, чтобы полностью распрощаться с прошлым… Потом он ее опять потащит к доктору, будет умолять его сделать хоть что-то…

— Как же я смогу, — скажет врач, разводя руками. — Прежде всего сам больной должен хотеть вылечиться. Без сотрудничества с ним все наши усилия бесполезны.

Приняв свою обычную ежедневную дозу, она успокаивалась. Сворачивалась калачиком возле его могучей груди — такая маленькая, он мог поднять ее одной рукой, — мурлыкала ему на ухо что-то ласковое, летала в полуснах, в полуяви, а потом через несколько часов нехотя возвращалась в действительность. С каждым днем периоды забытья становились все бесцветнее и короче, принятая доза перестала приносить удовольствие, а оказывалась только избавлением от мук абстиненции. Увеличивать дозу Сергей отказывался. Вот она и хитрила…

Но вскоре он раскусил ее хитрость — увидел кусочек мыла в ванной со следами ее зубов. Или почувствовал мыльный вкус во время поцелуя. Со временем он научился понимать, когда ей действительно плохо, а когда она притворяется, чтобы выманить лишнюю дозу.

Он такой нежный, такой внимательный… Он ее любит… Он готов для нее на все, даже на самое страшное… Он готов спасти ее от любого, кто готовится напасть на нее, но не может защитить от нее самой… Беда была там, внутри, и победу нельзя было вырвать силой. Сергей еще надеялся, что его любовь поможет Маше… Напрасно надеялся! Он уступал ее недугу все больше и больше… Он все больше и больше отступал с ней к той пропасти, из которой нет выхода. И готов был сгинуть вместе с ней на самом дне ее…