Тут в кармане прокурора заиграл милицейский марш. Он достал трубку мобильника и, по обыкновению, хмуро буркнул:

– Старший советник юстиции Филатов.

Но, по мере того как он слушал, лицо его все больше прояснялось. А последнюю фразу он произнес чуть ли не весело:

– Кто бы мог подумать? Такой сюрприз. Ну, пока.

– Что, двойня? – спросил Андрей, когда прокурор убрал трубку.

Тот не сразу отреагировал.

– А? Что? Какая двойня? Да иди ты со своими приколами. Легок на помине. Так вот, мой злейший друг из Генеральной, который Игорька Доронина на мое место сватал, а меня собирался на пенсию отправить, получил новое назначение. Самого его сосватали. Повышение получил, в Заполярье. Прокурором в какой-то Саксурдах. По–моему, это где-то на Колыме.

Василиса наклонилась к Успенскому.

– Мне сегодня тоже звонили. Насчет наследства Ады.

Тот сделал удивленное лицо.

– И кому теперь все богатство отойдет? Неужели тебе?

Василиса пожала плечами.

– Этого я не знаю. Но мне под большим секретом сообщили, что я теперь – владелица журнала «Модус вивенди». И знаешь, кто доложил? Лелик. Прямо ковриком стелился. Остальные члены редколлегии на помилование не надеются, точат копья и ищут адвоката. Так что с меня и этих проблем хватит. Ой, смотри, Борюсик!

Телевизор все время работал с выключенным звуком. Сейчас на экране появилось перепуганное лицо господина Бекермана.

– Сделай погромче, может, про нас говорят, – попросил Филатов.

Василиса прибавила звук. Но говорили не про них и не про события, участниками которых им пришлось стать в этот вечер. Речь шла о мошенничестве, участником которого оказался Борис Абрамович. Ведущий криминальных новостей сообщил зрителям, что преступная группа, совершившая кражу яиц работы Фаберже из частной коллекции, пыталась «отмыть» краденое, подарив часть похищенного государству. Посредником в этой коррупционной сделке оказался господин Бекерман. В качестве одного из организаторов кражи и аферы называли опытного мошенника, рецидивиста Цыганенко, который выдавал себя за экстрасенса и астролога. Он вам известен как Сергей Тимаковский.

– И тут развели лопуха, – прокомментировал злоключения Борюсика прокурор.

– А ведь я предупреждал его, – вздохнул Успенский. – Звезды не лгут.

Но Василиса не успокаивалась:

– Но послушай, ведь и Покровский, и Бекерман – оба родились под знаком Рыб, в один день, десятого марта. Но ведь они совершенно разные люди.

– Конечно. – Успенский устало усмехнулся. – Оба они – Рыбы. Только Покровский Рыба, которая плавает в живой воде и стремится вверх, а Бекерман – в мертвой, его все время ко дну тянет. Сейчас, в эпоху Водолея, выбор людей, рожденных под знаком предыдущей эры, особенно важен. К тому же, оба они не оправдали возложенной на них миссии в деле конца света. Но причина у каждого оказалась своя. Покровского совесть заела, а Бекерман, судя по всему, просто струсил. Но свои функции оба выполнили. Так или иначе, Мастер завершил свою миссию и обрел покой. И волю.

Тут Филатов вдруг спохватился:

– А что там с рукописью? Твой агрегат ее не сжевал? Если с ней что-то случится, мне же голову вместе с погонами снимут!

– Цела твоя рукопись, – успокоил его Андрей. А текст я уже «Пифагором» обработал. Это такая замечательная нумерологическая программа для текстовых кодов. Окончательную редакцию романа я еще раньше проанализировал, а теперь и первый вариант. Интересно будет сравнить. Вот, кажется, готово.

Он склонился нал экраном ноутбука. Василиса тоже заглянула.

– Не понимаю, – сказала она, – почему все упирается в сорок третий год? И у Булгакова в первом варианте дело в сорок третьем году происходило.

Андрей внимательно посмотрел на нее.

– А ты вспомни события Великой Отечественной. Перед началом сорок третьего года – нацисты стоят на Волге, под Ленинградом, да и от Москвы недалеко отброшены. И вот сорок третий: окончательный разгром немцев под Сталинградом, затем разгром венгров под Воронежем. Летом Курская битва, потом битва за Днепр. И при этом мы несем самые большие потери за всю войну. Конец года – Тегеранская конференция. Сорок третий год был непростой, переломный. И, если бы в этот момент инициативой владели не мы, а Гитлер страшно даже подумать. К тому же, ты помнишь, что нам говорил профессор со свалки про возможности немцев: реактивные самолеты, летающие тарелки, атомную бомбу и прочее? Но все получилось по–другому. Война началась раньше, в сорок первом. И мы, ценой невероятных потерь, сумели перехватить инициативу и спасти мир. Кроме того, в сорок третьем году Поместный собор избрал патриарха. А это тоже кое-что значит.

– И ты думаешь, что роман Булгакова сыграл здесь какую-то роль?

– Допускаю. Мастер, начав писать роман чуть ли не под диктовку темных сил, постепенно изменил полярность текста. В черновиках Булгаков отмечал, что Нострадамус назначил на тысяча девятьсот сорок третий год конец света. Ведь этот год отмечен Метоновым циклом.

– Это что еще за ерунда? – нехотя заинтересовался Филатов.

– Метонов цикл составляет девятнадцать лет и служит основой для расчета и православной, и католической Пасхи по Юлианскому календарю. Так вот, Нострадамус утверждал, что конец света наступит, когда Страстная Пятница придется на день святого Георгия, Светлое Воскресенье – на день святого Марка, а праздник Тела Христова – на день святого Иоанна. Кстати, два года подряд обе Пасхи, католическая и православная, отмечались в один и тот же день.

– И эти совпадения пришлись на сорок третий год?

– Точно. В сорок втором и сорок третьем. Вы помните, чем заканчивается роман?

Филатов скромно отвел глаза, а Василиса ответила за обоих:

– Конечно, помним. Мастер и Маргарита умирают, и все – Иешуа, Понтий Пилат и его собака – уходят по лунной дорожке.

Кстати, еще одно интересное совпадение. В сорок третьем году, как раз на Пасху, умер Владимир Немирович–Данченко, один из создателей МХАТа. Кстати, он и его брат, известный писатель, до революции были масонами. Так вот, Булгаков Немировича недолюбливал и считал даже более виноватым в своих бедах, чем Станиславского. Но сам Немирович признавался, что считает Булгакова лучшим драматургом, и обвинял Станиславского и прочих сотрудников театра, что они мешают Булгакову плодотворно работать. Непонятно, почему он так говорил, ведь это противоречило корпоративной масонской этике. Но защитником писателя он все же был. Как, впрочем, и Сталин.

– Мы отвлеклись от темы, – напомнила Василиса. – Значит, роман кончается тем, что все умирают и уходят по лунной дорожке. И что из этого следует?

– Ага! – крикнул Успенский так, словно уличил в чем-то нехорошем. – Вот она, картина манихейской благодати! Получается, что реальный мир – зло. А подлинная свобода только в загробной жизни. И, если хочешь стать свободным, умри!