и Звезда преображают свое жилище, грязный мальчик превращается в красавца, волосы которого сияют, как Солнце (вспомним золотоволосого юношу). Вместе с младшей дочерью вождя они возвращаются на небо.

Ясно, что перед нами просто «мифологическая редакция» народной сказки, существовавшей независимо от мифа. Это подтверждается хотя бы непонятным в устах божественного существа сомнением старухи-Звезды в способностях мальчика-Солнца.

В сказке Зуньи[510] девушка предлагает тем, кто к ней сватается, «брачную задачу» — достать дичь, заключенную в кусочке коралла. Три претендента на ее руку терпят поражение. Тогда за дело берутся два бога. Бабка отговаривает богов, не веря в их силы (!). Но они принимают «безобразный вид», выполняют трудную задачу и женятся на девушке.

В легенде инков[511] Конирайа — Солнечное божество появляется в «нищей одежде», в лохмотьях. Гордой красавице, отвергавшей женихов, он дает съесть чудесный плод, и она становится беременной. Конирайа женится на ней и преображается в красавца.

В другой легенде инков[512] герой — сын бога Париакакас-Уатиакури (он ест недоваренную пищу «уатиака», как индейский сиротка). В одежде бедняка он приходит к больному человеку, узнав из разговора лисиц о причине его болезни, и излечивает больного, потребовав в награду руку его дочери. Затем в соревновании (магический танец вызывания бури) он побеждает богатого шурина. Подобный эпизод есть в легенде ацтеков о культурном герое[513].

В многочисленных легендах различных народов боги и святые являются в образе женщин, бедняков в грязной одежде и т. п. и испытывают людей. В японской легенде[514], например, рассказывается о боге, который, спустившись с неба, странствует по земле в виде нищего. Он просит ночлега у духа — хозяина горы Фудзи, но ему отказывают. Зато на горе Тсукува его принимают с почетом. Бог делает эту гору цветущей, а Фудзи холодной. Подобных легенд очень много в странах Дальнего Востока, в Индии, Китае и Японии — повсюду, где был распространен буддизм с его учением о превращениях и воплощениях богов. Кроме того, как известно, у буддийских монахов существовал культ нищенства, самоуничижения.

Легенды о скрывающемся святом получили развитие в иудейской традиции, первоначально в кругах более демократических и оппозиционных.

Существуют легенды, в которых иерусалимская знать устремляется в деревушку, где, по слухам, живет праведник («цадик»), чтобы просить его о дожде, излечении от болезней и т. п. Праведника обычно застают в навозной яме или занятого неблагодарным и грязным трудом. Постепенно выработалось определенное представление о праведниках: они странствуют по свету в неприметном, неприглядном виде и помогают обездоленным, живут в «земном рае» — где-то в лесу, за рекой. Классическая тема традиционных легенд о праведниках такова: село постигло бедствие, и избавление приходит либо от зашедшего в село цадика, принятого за нищего, либо от неприметного дровосека, который всю жизнь прожил в том же селе, но только в момент несчастья обнаружил магическую силу. Случайно выясняется, что дровосек тайно совершает добрые дела — например, по ночам рубит дрова и топит печь для бедной вдовы. Люди догадываются, что он — праведник, и умоляют его помочь в несчастье. Праведник необычайно скромен, тщательно скрывает свои подвиги, иногда сам не знает о собственной магической силе.

Христианство, которое первоначально было известной реакцией на ортодоксальный иудаизм, содержало некоторые демократические тенденции, поэтому в христианских легендах также отразилось представление о скрывающемся под невзрачной внешностью святом, об отказе от тщеславия и богатства как пути к праведничеству и святости (легенды о Христе, апостолах и ангелах, принявших вид нищих, и т. п.). В дальнейшем, когда христианство стало официальной религией и развилось монашество, легенды, возникавшие обычно в демократической, оппозиционной среде, в рамках религиозной идеологии, стали тяготеть к изображению святых праведников в виде чудаков-монахов, невзрачных, всеми презираемых.

Схема монашеских легенд, проникнутых демократическими тенденциями, такова: святой монах (или святая монахиня) скрывается в грязной одежде, выступает в «дурацком» виде. По какому-то знаку его узнает благочестивый человек, но монах скоро исчезает или умирает. Другой тип: официально признанный праведник узнает через «откровение», что ему предстоит встретить более святого человека, чем он. Этот святой является в виде невзрачного человека, и о том, что он святой, узнают не сразу. Приведем несколько примеров таких легенд[515].

1) Монахиня исполняет черную работу в монастырской кухне, на голове вместо капюшона носит грязную тряпку, все издеваются над ней. К святому Петру является ангел и говорит, что в Табернском монастыре живет монахиня более святая, чем он, которую можно узнать по тряпке на голове. Святой Петр находит монахиню и просит у нее благословения. Народ, смеявшийся над ней, просит прощения и благословения. Монахиня исчезает.

2) Святой монах при каждой доброй мысли бросает камень в одну корзину, при каждой дурной — в другую. Его считают дурачком. Бог посылает ангела в монастырь найти святого. Святым оказывается «дурачок», который скрывает свою святость.

3) Все презирают монастырского повара. Однажды один благочестивый монах видит во сне, что повару уготовано место в раю рядом с ним. Он удивлен. На следующий день он узнает, что повар исчез.

4) Священник Даниил приходит на большой праздник к патриарху Александрии. Там он встречает голого безумца, который оказывается святым. Когда это становится известным, безумец умирает.

Скрывающийся святой или бог — легендарный вариант сказочного героя, «не подающего надежд».

Мифологи и их продолжатели, склонные переоценивать роль религии в развитии искусства, рассматривают мифическую легендарную традицию как первичную и определяющую для волшебной сказки. Сказочный герой для них лишь «перелицованный» бог или святой. В действительности легендарный фольклор, в центре которого — образ скрывающегося святого, возник на почве не официальной церкви, а демократической оппозиции официальной церкви, демократических уравнительных идей, сохранивших религиозную оболочку Частичное признание легенд о святом позднейшей церковью (христианской и буддийской) не меняет сути дела. В них проникли те идеи, которые лежат в основе сказки, но только в религиозной оболочке. Сущность таких легенд в идеализации обездоленного. Не мифы и легенды определяли развитие сказки, а сказка оказывала влияние на легенду (во всяком случае, те эпические идеи, которые отразились в сказке).

Пример «легендарной», «мифической» редакции представляет сказка о сиротке у оканагонов. Это вместе с тем демократическая сказочная редакция мифа о солнечном боге. Мы видели, что сказки о сиротке появляются на социальной, бытовой основе, и образ сиротки не только не является перевоплощением мифического героя, но весьма далек от него. Редакция оканагонов — результат популярности сказок о сиротке. То же самое можно сказать и о варианте зуньи. Что касается приведенных выше монастырских легенд, то, как отмечает В. Буссэ, они являются частично результатом прямого влияния сказок