— Поспи. И не думай больше ни о чём.

Она вышла из дома тихо. Голова, поражённая метаморфозами, устало болталась на шее. Совсем марионеточная. Ынбёль хотела оторвать её и сбросить с лестницы, чтобы она, кричащая от несправедливости, закатилась куда подальше. Так ей будет легче. Без глаз, которые слишком много видели, без рта, напичканного скрипящими зубами, без ушей и носа. Никогда не улыбаться. Никогда не плакать.

Ынбёль побежала.

Огонь был рядом. Так близко, что проскользнуть было невозможно, поэтому Ынбёль пронеслась по городу охотничьей вспышкой. Наткнулась на стёршиеся листовки о пропавших, повернула время вспять, вскипятила вены. Город был настоящей машиной времени — в нём и любовь, и решительность, и гнев, и ужас. Ынбёль почти чувствовала, как за ней по пятам следовали призраки. Эта мистическая ночь была одним из них. Привидением. Липкие пальцы трогали лоб, проверяя температуру, и заживо сгорали. Ынбёль пылала. Кажется, по-настоящему горела — на коже вздувались ожоги. Магия барахлила. К чёрту!

Как так вышло, что смерть подарила жизнь, а жизнь превратилась в череду смертей?

Как так случилось, что свобода оказалась обычной пустотой?

Как так происходило, что успокоение равнялось на умерщвление?

Когда Ынбёль отыскала нужного человека, то поняла, что от неё ничего не осталось. Никаких «кроме» и «но». Огонь, в который она попала, оказался воистину праведным. Мама была бы счастлива узнать, что её дочь очищена. Но она часто ошибалась. Её дочь перегорела. Пережжённая, она перестала за себя бояться.

— Привет, — улыбнулась Ынбёль и игриво посмотрела в сторону, куда-то в тёмный переулок. По рту пошли морщины, как от распоротых швов. — Ты похож на него. На пикник собираешься?

Человек чуть не уронил многотонный рюкзак и недовольно нахмурился. Он был измотанным и голодным. Явно уходил из дома в спешке. Ынбёль поймала его врасплох.

— Не твоё дело.

— Уже поздно.

— Скоро рассвет, — он неуверенно сверился с наручными часами.

— Уже поздно сбегать.

Человек напрягся. Внимательнее посмотрел на Ынбёль и осознал, что лучше бы он этого не делал. Спросил:

— Как ты догадалась?

И сделал шаг назад.

— О, о твоём уходе из дома? Очень просто, — Ынбёль с пугающей медлительностью двинулась вперёд. Бусы и амулеты затрещали. Глаза сияли. Они напоминали открытые раны, которые, по-хорошему, должны быть уже закрыты. — Я ведьма. А вот ты всё ещё не понял — от меня не убежишь. Поздно.

Ынбёль впервые предстояло убить человека не для ритуала, а… Просто так. Потому что она может. Потому что она действительно хочет убить кого-то — ради Эллиота. Чтобы похожее тело ютилось в подвале. Чтобы Эллиот мог жить, даже если не захочет его больше видеть. Даже если будет бояться до конца своих дней.

— Психичка.

— Прости, — серьёзно сказала Ынбёль.

Человек развернулся и побежал в проулок. Он не оглядывался, задевал стены, по-кошачьи огибал заборы, а потом вздрогнул и свалился, когда Ынбёль взорвала его внутренности.

* * *

Эллиот не попытался связаться с ней ни в этот день, ни на следующий, ни даже через два дня. Ынбёль изнывала от боли и тоски, но и исправить ничего не могла. Пускай ведьмы и не заметили подлога, стань она внезапно другой, начни чаще выходить из комнаты — точно бы заподозрили неладное. Ей оставалось только страдать и надеяться, что рано или поздно Эллиот найдёт в себе силы её простить. Или хотя бы выслушать. А до тех пор Ынбёль будет с ведьмами.

Тем, впрочем, до неё было мало дела. Сила, которой раньше было так много, начала стремительно убывать. Сначала это было воспринято как благословение — Перси перестало жечь изнутри, Лекси больше не слышала странностей. Количество силы снизилось до обычного уровня, но продлилось это совсем недолго.

Взломанный замок в подвал, конечно, обнаружили, но без задней мысли списали всё на сущности — перекормленная нестабильность раздражала не только ведьм.

Через сутки после воскрешения Эллиота у Джеба сдох свежевыращенный папоротник. Он известил об этом весь дом душераздирающим воем. И, несмотря на то, что все знали, что растения у Джебедайи никогда не гибнут просто так, никто не придал этому значения. Очень зря.

Магия барахлила всё сильнее. Дом наполнился разочарованными вздохами, проклятиями и битой посудой. Ведьмы злились от бессилия и непонимания.

На третий день случился резкий провал — Ынбёль ощутила его и на себе. Это было похоже на внезапное свободное падение. Ынбёль, вцепившаяся от испуга в стену, чувствовала, что падает, не имея ни малейшего шанса на спасение. Затем всё кончилось.

А ковену становилось только хуже.

В каждой комнате, в каждом тайнике что-то ломалось, дрожало от нестабильности или дремало. Тиран мотался от ведьмы к ведьме, сердито зализывая их раны. Даже Эш не вышвыривал его из комнаты.

Ынбёль не знала, сколько времени — сколько прошло, сколько сейчас, сколько осталось. Не важно. Она сидела на бортике ванны и перебирала чердачные записи. Некоторые из них выцвели настолько, что фразы в них поменяли смысл. Ынбёль достала полупустой дневник. Пролистнула анатомические наброски, задержалась на человеческих конечностях, зарисованных в разрезе. Информация про воскрешение — как исповедь душевнобольного. Вся. Ынбёль набралась терпения, достала ручку, нашла пустую страницу и принялся криво по ней чиркать.

«…я тут такое натворила — закачаешься».

«Всем очень грустно. Пусть мучаются. Хотя Эр-Джея жалко, он будто теперь боится колдовать».

«…его тоже звали Эллиот. Очень символично. Мне нужно время, чтобы кое-что придумать, поэтому я его убила. Он реально сбегал из дома, у него в рюкзаке были документы и всякие вещи “для-тех-кто-хочет-исчезнуть”. Я не стала ничего брать, хотя mp3-плеер так и падал в руки. Закопала подальше от дома. Ну его».

Ынбёль жевала ложку для сиропа и прятала дневник на самом видном месте, когда в ванную комнату зашла Лекси. Заспанная и одноцветная, она грустно огляделась, легла перед стиральной машиной. Начала вздыхать.

— Я не сумела срастить кость, — призналась она, уныло наблюдая за тем, как в барабане плещется вода. — Решила отвлечься и сломала локоть, а нормально починить не смогла. Очень болит.

— Так иди к Джебу.

Лекси помолчала немного. Тихо сказала:

— Он тоже не смог.

Надо же. Ынбёль не спеша опустила взгляд на комок боли, улёгшийся на облаке нестиранных одеял. На её щёки капало с одежды, что сушилась под потолком.

— Мне попробовать?

— Да, — всхлипнула Лекси.

Ынбёль спрыгнула на пол и вытащила её руку на серый свет. Аж отшатнулась:

— Как ты ходишь с таким переломом?

— Не знаю. Всё плохо? Я стараюсь не смотреть.

Локоть опух до чёрного, кость была сильно сдвинута. В мышцах пряжей скопилась