– Ребекка и мой отец… – задыхалась Анаис, не в силах допустить до сознания эту страшную мысль.

– Она охотилась за деньгами и стабильностью. Ей не удалось получить все это от меня, так что она нашла того, кто с готовностью полез в бумажник.

Анаис стоило немедленно присесть, если она не хотела упасть от столь мощного потрясения. Она едва могла дышать, уже не могла думать, и все же Линдсей безжалостно продолжал, отказываясь хоть ненамного облегчить ее страдания:

– Так-то, Анаис. Но вскоре твой отец уже не мог выносить этого позора, не мог терпеть стыда и давления Ребекки, которая связывала его по рукам и ногам, вытягивая деньги. И он не нашел ничего лучшего, чем поддаться трусости и пустить пулю себе в лоб, оставив тебя со всем этим хаосом. Но он все испортил, не так ли? Умудрился напортачить даже со своим самоубийством, и вместо этого весь дом оказался охвачен огнем. Твой отец не мог дождаться момента, чтобы довериться мне. Он хотел избавиться от груза своих злодеяний, и я пообещал ему, что никогда не расскажу об этом тебе. Я заверил его, что буду защищать тебя от уродливой правды. И после всего этого ты считала меня слабым? – прорычал он. – Я никогда не встречал столь бесхребетного человека – до того момента, как не поговорил с твоим отцом. Когда я давал ему свое слово, то мог думать только об одном: мой отец, по крайней мере, открыто признает свое распутство. Он не прячется за Библией, не скрывается под лживой личиной благочестия и великодушия, он открыто признается в своих пороках, вызывая злобное, уничтожающее презрение людей – твое, твое презрение и насмешки! И я – точно такой же, как он. Я признаю это. Я слаб. Ведь по этой причине ты так избегала меня? Заставляла чувствовать себя грязным и омерзительным из-за того, что я не мог противиться соблазну. Ты все время возносилась, вела себя так, словно ты – выше остальных, и я думал, что заслужил это. В конце концов, это ведь исходило от тебя – тебя, которая всегда была такой хорошей, такой добродетельной! От тебя – той, что никогда не лгала. Той, что всегда умела различать правильное и неправильное.

Не говоря ни слова, Анаис во все глаза смотрела на Линдсея. Она боялась – панически боялась заглянуть поглубже в его душу, обнаружить все, что скрывается под его телесной оболочкой. Что она могла там найти? Она боялась и самого вопроса – даже несмотря на то, что прекрасно знала ответ.

– Я недалеко ушел от своего отца, Анаис. А что насчет тебя? Как далеко ты ушла от выходок своих матери и отца?

В комнате повисла напряженная тишина, которую вдруг нарушил тихий стук в дверь, эхом отразившийся в стенах.

– Мисс, – позвала горничная, пытаясь войти. – Мисс?

– Убирайтесь прочь, Луиза! – рявкнул Линдсей. – Если вы хотите сохранить свое место в этом доме, вы сейчас спуститесь по лестнице и ни словом не заикнетесь о том, что слышали в этой спальне.

– Лорд Реберн? – недоуменно спросила горничная, и Анаис услышала изумление в робком голосе Луизы.

– Уйдите же!

– Да, ваша светлость, – покорно ответила Луиза. И через мгновение в коридоре раздался стук полусапожек служанки, спешно сбегающих по лестнице.

– Как же низко ты пала, Анаис?

– Понятия не имею, о чем ты…

Линдсей сделал шаг к ней и замер на месте.

– Тебе не стоит разбрасывать свои вещи где попало, Анаис. Никогда не знаешь, кто на них наткнется.

Анаис метнула всполошенный взгляд в сторону кровати. Миллионы мыслей замелькали в ее сознании, и она схватилась за столик из красного дерева, чтобы не упасть.

– Разве ты не хочешь узнать, что я обнаружил?

Линдсей мог обнаружить множество вещей. Слишком много вещей, которые она не могла объяснить, – вещей, которые так боялась рассказать ему.

– Я обнаружил коттедж, отделанный в самом шикарном из всех возможных стилей. Уединенный домик, слишком роскошный для того, чтобы соответствовать запросам привратника. Нет, я бы сказал, что он отвечает требованиям любовницы. Возможно, это даже что-то вроде того любовного гнездышка, где твой отец развлекается с Ребеккой. Интерьер типично женский, изысканный, просто воплощение элегантности! Мягкие тона. Серовато-зеленые, золотистые, кремовые… – Линдсей обернулся и впился в нее взглядом. – Это твои любимые тона, Анаис. Твой тип элегантности.

Она покачала головой, отрицая его слова, но зеленые глаза сурово сузились.

– Не стоит.

Голос Линдсея напомнил Анаис звук свистящего в воздухе кнута, и она вздрогнула от холодности этого тона. Никогда, ни разу за все эти годы Анаис даже не догадывалась о том, что Линдсей может так кипеть от ярости.

– В доме все пахло тобой, Анаис. Оказавшись внутри, я смог уловить запах полевых цветов и женщины – твой аромат.

Анаис попятилась под гневным взглядом Линдсея, не способная ни на что, кроме как еле слышно шевелить губами, опровергая его слова. Впрочем, она знала, что это было бесполезно.

– В этом доме находились двое – мужчина, которого я когда-то считал другом, и женщина, которую называл возлюбленной. А еще я нашел там книгу.

Колени Анаис подогнулись, и она опустилась на стул. Что именно он нашел? Какую из ее лживых историй раскрыл?

– Правильное и неправильное, черное и белое, добро и зло, – зашептал Линдсей, медленно извлекая из кармана пиджака книгу в коричневой кожаной обложке. – Никаких оттенков серого. Никаких ошибок. Никаких слабостей. Только прекрасный, совершенный ангел.

– Никому не позволено…

– Но тебе позволено все, не так ли? Ты сделала все, чтобы заставить меня поверить – заставить меня возжелать эту прекрасную душу. И я верил, верил, что ты – ангел! Я верил в твое совершенство.

Линдсей засмеялся, и горечь, сорвавшаяся с его губ, мучительно проползла по коже Анаис.

– Это было единственное, во что я верил. Я обнажил перед тобой свою душу, вывернул ее наизнанку. Я признался тебе в своей слабости, сложив все страхи к твоим ногам, моля о твоем прощении и понимании! Теперь все это внушает мне лишь отвращение, потому что ты с удовольствием приняла все это – съела и даже не подавилась! Ты допустила это, ты подтолкнула меня к этому – ты, – пробормотал он, вдруг вскинувшись на нее, – ты, которая разыгрывала передо мной невинного ангела, а сама изменяла мне с моим же другом!

Анаис резко запрокинула голову назад, словно Линдсей ударил ее.

– Вот так, Анаис, – мрачно произнес он, приподнимая книгу так, чтобы позолоченные уголки бумаги мерцали при ярком свете. – Я прочитал это. Все, до последней строчки.

– Ты не имел ни малейшего права! – Слова застряли в ее горле, когда Линдсей бросил книгу в камин. Огонь тут же принялся с жадностью пожирать бумагу, выбрасывая вверх струи черного дыма вместе с признаниями Анаис. Линдсей уставился на огонь. – Не знаю, почему я так удивлен тем, что ты написала. Ты ведь всю прошлую неделю пыталась сказать мне, что все кончено. Ты пробовала донести до меня это, даже когда мы лежали с тобой в постели, но я, слепой дурак, не видел ничего, кроме своей страсти, своей любви – преданной любви, в которой ни разу не усомнился. Любви, которой не суждено умереть никогда, – именно так я думал. Я не хотел видеть правду. Но я знаю ее теперь.