результате этих сплетен Ненни был вынужден уйти с поста секретаря антифашистской Концентрации. «К черту максимализм и его пророчиц!» – заключает Сарагат[526].

Мир вокруг Балабановой сжимается. Ленин уже несколько лет как умер, Троцкий стал объектом нападок со стороны Зиновьева, в Москве сияет красная звезда Сталина. В Риме ее бывший протеже заткнул рот партиям и профсоюзам и захватил Avanti!. Во Франции жестоко убит Пьеро Гобетти. Та же участь постигла либерала Джованни Амендола. В этом году уходят из жизни Кулишева и Серрати. Ее близкий товарищ Джачинто умирает от сердечного приступа через четыре года после своего «коммунистического обращения» и отстранения Турати и реформистов от власти.

Анжелика убеждена, что Серрати не умер коммунистом, потому что такой человек, как он, не мог стать истинным приверженцем коммунистических идей. Но факт остается фактом: редактор Avanti! вновь приезжал в Москву в 1922 году на IV съезд Коминтерна, и, подавленный успехами фашизма, сдался. Он тешил себя надеждой, что изгнание Турати и реформистов в 1921 году может открыть путь к воссоединению с коммунистами. «Освобождение» – так Серрати озаглавил комментарий к статье в Avanti! посвященной этому изгнанию. Но это было началом его трагического конца. Он увидел, что ИСП не последовала за ним по самоубийственному пути роспуска Коммунистической партии Италии.

В рядах автономистов проявил себя Пьетро Ненни, писавший в Avanti! что «флаг не бросают на землю просто так, как что-то бесполезное. Флаг можно опустить, но с честью, с достоинством, из-за того, что изменились твои идеи»[527]. На съезде социалистов, состоявшемся в апреле 1923 года, партия подтвердила свои революционные устремления, но дистанцировалась от Третьего Интернационала: ИСП отстаивала свое имя, свои традиции и свою итальянскую индивидуальность. Серрати сделал собственный выбор и перешел к коммунистам «неохотно, доведенный до крайности»[528].

В последние годы московских гонений его силы ослабли. Враждебно относясь к методам коммунистов, он стал их честным последователем, но лишенным веры в будущее. Его преждевременная смерть была следствием надрыва физических и моральных сил, которые истощались в течение этих долгих лет. Серрати не смог пережить того, что он любил больше всего на свете, во что единственное верил: Итальянскую социалистическую партию. Остаться в стороне и бороться с ней было бы выше его сил. Смерть освободила его от конфликта, о котором знал только он один и который ушел в могилу вместе с ним[529].

Без харизматического лидера Серрати и бывшего секретаря Лаццари ИСП превратилась в партию сирот, лишенную авторитетного руководства. Дышать в Италии стало нечем. Руководство было вынуждено скрыться за границей. Один за другим лидеры итальянских максималистов стали перебираться в Париж. В 1927 году и Анжелика переехала во французскую столицу по настойчивой просьбе своих товарищей, которые доверили ей место секретаря партии и руководство газетой Avanti!.

Началось очередное испытание, где было все: голод, шпионы и стервятники дуче, и продлилось оно до декабря 1935 года. В своих воспоминаниях Анжелика будет описывать французский период как самый бессмысленный в ее жизни.

Глава двадцать третья

Упорные итало-американские фашисты

В декабре 1935 года, после длительной передышки в Париже, Анжелика ступила на землю Нью-Йорка. Товарищам-максималистам, оставшимся во французской столице, она сказала, что вернется, как только закончится «антифашистское паломничество» в США. Но, поднимаясь на лайнер, Балабанова знала, что после неудачного десятилетия, проведенного среди итальянских беженцев, она еще долго не сможет пересечь океан. В свои пятьдесят восемь лет, без устали работая, она нуждалась в отдыхе и спокойствии, вдали от дантовских кругов, которые она оставила позади, вдали от ненавистных сталинистов, заполонивших Европу вместе с фашистами и нацистами.

«Но ты рождена для страданий», – без конца повторяет ей Эмма Гольдман. Как будто ей есть за что искупать вину. Однако теперь нужно думать о новой жизни, не такой как европейский вулкан, где для Анжелики больше нет места. Америка, на которую она всегда смотрела как на чуждую реальность, дарует ей освобождение, становится безопасным лоном. Ее с энтузиазмом встречают социалист Норман Томас, еврейская община, профсоюзы, особенно профсоюзы швейников (Amalgamated Clothing Workers of America и International Ladies Workers of America). Первый из них (ACWA) – очень богатый профсоюз, он руководит одним из первых в истории США рабочих банков, Amalgamated Bank. Второй (ILGWU) был основан демократическими социалистами Бенджамином Шлезингером и Дэвидом Дубински. Во главе его самой важной секции, влиятельной «Local 89», стоит итало-американец Луиджи Антонини. Президент – Дубинский, русский эмигрант, бежавший в США после революции 1905 года. Именно они становятся главными «спонсорами» Анжелики. Эта политическая среда, разительно отличающаяся от европейской, захватывает ее. Американские социалисты не выступают единым фронтом с коммунистами, более того, они являются их злейшими врагами, как и фашисты.

Анжелику Балабанову принимают как почетного гостя. Ее размещают в нью-йоркском отеле «Плаза Парк» с видом на Центральный парк, это станет ее постоянным местом жительства. В такой удобной постели она не спала со времен черниговской юности. Теперь ей больше не придется каждое утро собирать чемодан. Ей больше не нужно ежедневно думать о том, где поесть и поспать. Ее больше не посещают мысли о самоубийстве. И самое главное, ей больше не нужно без устали бегать с митинга на митинг, с ужасом осознавая, что в этой политической деятельности нет никакого смысла. Наконец-то чистая комната и достойная жизнь. После Парижа она чувствует себя «в раю». Об этом чувстве благополучия она говорит Эмме Гольдман в письме, которое пишет в канун Нового года, через несколько дней после приезда в Нью-Йорк. Она называет свою подругу «my sister, my sweet sister». Между американской анархисткой и русской марксисткой существует глубокая привязанность.

Я думаю о тебе по сто раз на дню. Каждое сравнение и ассоциация мыслей приводит меня к тебе! Конечно, я не могу сказать, что знаю американскую жизнь или американцев. То, что я чувствую, – результат моих наблюдений. Все здесь помогает мне понять, почему ты предпочитаешь жить в Америке, и мне жаль, что ты вынуждена отказаться от нее. И я очень благодарна тебе за то, что ты помогла мне приехать. Ты знаешь, моя дорогая, что значит поддержка, когда приходится сталкиваться с трудностями, как это случалось со мной до самого последнего момента… Здесь я чувствую себя в раю, особенно после Парижа…

Что касается моей работы, я не могу сказать тебе ничего определенного, но надеюсь, что сумею найти какую-то полезную работу. Хотя программа съезда определена на всю зиму, учитывая актуальность темы (проклятый Муссолини!), есть шансы, что я найду что-то еще