Муссолини – значит быть врагом Италии, и это было для них личным оскорблением[539].

Только японская бомбардировка Перл-Харбора и вступление США в войну против зловещего союза Рим – Берлин – Токио вынудят итало-американцев сделать выбор между старой и новой родиной. И они выберут новую, сражаясь и умирая в рядах американской армии. В 1942 году Анжелика получит слабое удовлетворение, бросая упреки, обвинения и даже оскорбления всем тем, кто верил в «Великого Каина».

То, что вы, итальянцы, проживающие или родившиеся в Америке, так или иначе внесли свой вклад в поддержание этого кровожадного и позорного режима своим энтузиазмом или безразличием, возложили на себя ответственность за преступление, не имеющее себе равных, то, что вы позволили, чтобы этот режим террора и шпионажа, принесший моральные и материальные страдания, стали отождествлять с вашим народом и вашей страной, является как для народа, так и для вас позором, и такого вреда не мог бы причинить ни один не патриот. И сегодня вам предстоит искупить эту вину, точно так же, как ваша бедная, униженная, ограбленная и опозоренная родина вот уже четыре десятилетия расплачивается за это безмерными страданиями, непоправимым горем и невыразимым унижением[540].

Это ее гневная реакция на слухи, ходившие на ее счет. В самом деле, если в материальном отношении она ни в чем не испытывает недостатка, то возмущает ее то, что ей постоянно ставят в вину связь с Муссолини. Это прошлое возвращается, как вышитая алая буква, которую, к своему вечному стыду, должна носить на груди Эстер Принн[541]. Бенито – главный источник проклятья, которое преследует Анжелику. Сплетни об их интимных отношениях тянутся за ней и ее на другом конце света, невольно подпитываемые самим Муссолини: когда он читает первые главы «Предателя», присланные в Рим итальянским посольством в Вашингтоне, он приходит в ярость и называет Анжелику сумасшедшей, потому что она рассказывает о нем нелепые истории. На самом деле, разглагольствует дуче со своими соратниками, она плохо отзывается обо всех, кто с ней не спал. Фашистская пропаганда тут же пускает в оборот эти гадости. Ей даже приписывают роман с Лениным: об этом пишет Buffalo Evening News, рассказывая о конференции, которую Балабанова проводит в городе, где выходит эта газета. Анжелика подает на издание в суд и выигрывает дело о клевете. Таблоидные не могут не выкинуть еще одну порцию сплетен о ее связи с молодым Бенито: они задаются вопросом, кто является матерью Эдды. И снова Балабанова подает в суд.

Были те, кто смеялся над моими словами, были и такие, кто выражал мне презрение. И когда я продолжала свои антифашистские высказывания, нашлись те, кто не постеснялся намекнуть, что мной движет личная обида. Эпилог этой глупой и печально известной инсинуации произошел в зале суда в Нью-Йорке. Одна из газет этого города, из тех, что процветают на сплетнях и сенсационных новостях, осмелилась опубликовать такую ложь. Тут же был назначен суд, и ей удалось избежать публичных дебатов, опубликовав опровержение и выплатив компенсацию. Вычтя сумму, причитающуюся адвокату, я с большим удовольствием передала ее антифашистским изданиям на нескольких языках, еще раз подчеркнув отвратительное, подлое предательство Муссолини, и помогла таким образом нескольким жертвам фашизма[542].

Анжелика не понимает, как Муссолини может вызывать такое восхищение и иметь авторитет даже на уровне международного общественного мнения, которое он не контролирует. Она не может понять, как «вульгарный комедиант, продавшийся богачам», может очаровывать публику своим дешевым ораторским искусством. По мнению Балабановой, своей славой великого оратора он обязан восхищенным туристам и льстивым журналистам, которые приезжают в Италию, чтобы «полюбоваться на чудесного человека»[543].

Подобно любителям сенсаций, которые восхищаются акробатами и фокусниками, хотя знают, что те пользуются обыкновенными трюками, эти гости фашистской Италии, открыв рот, восхищались акробатом, который переворачивал с ног на голову идеи, факты, принципы, словно они в цирке, где прыгают с трапеции на трапецию[544].

Разумеется, ее понятие об ораторском искусстве, как и обо всем остальном, чем она занимается, – нравственное. Уже в 1920 году в ее «Воспоминаниях» несколько страниц занимает своеобразное пособие по ораторскому искусству: у оратора не должно быть ни малейшего расхождения между мыслями и словами. Нельзя использовать «экзотические и искусственные слова», речь не должна фокусироваться на самом ораторе, нельзя допускать никаких клише и демонстрировать свою образованность, только чтобы произвести впечатление на аудиторию и подчеркнуть разницу между неграмотным народом и оратором, который «наполовину или на три четверти тоже неграмотен». Балабанова – «религиозный» проповедник: когда она говорит, она впадает в транс. Даже чужие речи она переводит столь эмоционально, что всегда вызывает восхищение. Но она не любит, когда аплодируют ей лично: она считает это «осквернением революционной деятельности». Аудиторию должно захватить «социалистическое слово», а оратор должен сохранять нейтральную позицию: только так он может уберечь себя от «тщеславия, честолюбия, от подмены средств целью, того рокового зла, которое привело к моральному и политическому краху стольких ниспровергателей»[545]. Однако Анжелика осознает, что этот ее образ мыслей «привнес в ее жизнь много трудностей и проблем»[546].

Надо сказать, что в «теории ораторского искусства» Балабановой есть одно противоречие. К моменту написания воспоминаний у нее уже созрела мысль об отъезде из России, она на собственном опыте ощущала крах коммунистического режима, бессильно наблюдала за интригами, направленными против европейских социалистов и своих дорогих итальянских товарищей. И все же на митингах она держала несогласие при себе. И писала, что «тот, кто не чувствует святости кафедры, на которую он взошел, – самый несчастный из несчастных»[547].

Но теперь она в Соединенных Штатах, и все это осталось далеко, на расстоянии светового дня – это относится к трем предыдущим жизням. Теперь перед ней совсем другая публика, привыкшая есть, когда выступает оратор, задавать вопросы гостю и ждать от него конкретных ответов, по возможности ироничных и на хорошем английском языке (Анжелика никогда не говорила свободно, но ее сильный русский говор придавал ее манере говорить особую привлекательность). Американская кафедра не дышит святостью: Балабановой платят за «паломничества», организованные Кейт Вулфсон, менеджером, который с огромной скоростью возит ее из одного города в другой.

Подыскать менеджера Анжелике посоветовала Эмма Гольдман: «У тебя патологически отсутствует практический смысл, ты живешь в каком-то своем мире». Гольдман привела Анжелике три причины, по которым лучше жить и работать в США: в отличие от Европы, лекции здесь оплачиваются; американцы любят ходить на лекции как в театр («это избавляет их