через госпожу Гроссель, которая, если я правильно помню, кажется, очень заинтересована во мне. Я хотела бы читать лекции в женских и в радикальных еврейских организациях (не только пролетарских), чтобы суметь собрать деньги в пользу жертв гитлеризма. Как видишь, я еще не поселилась в квартире, а живу в Парк Отеле, который мне рекомендовала г-жа Розенфельд и который мне очень нравится. У меня чистая, тихая, теплая комната с хорошим освещением, за которое я не плачу. Вероятно, я останусь здесь. Чистая отдельная комната в районе Центрального парка стоит не меньше. Здесь она стоит девять долларов в неделю[530].

Бостон, Чикаго, Детройт, Буффало, Филадельфия, Балтимор, Сан-Франциско – в этих городах Анжелика останавливается надолго, на месяцы, в качестве гостьи в еврейских или итало-американских семьях. На неизменных фотографиях, сделанных во дворах во время американских обедов и вечеринок, она предстает в образе «доброй тетушки», среди улыбающихся людей. Она тоже улыбается, но это уже не та застенчивая улыбка, которую Мартов запечатлел в Москве в 1919 году. На американских снимках мы видим на лице натянутую улыбку. Кажется, Анжелика смирилась с формальностями, со всем тем, что так отличается от привычного ей уклада. Это американский образ жизни. Но именно эти новые, немного буржуазные друзья, мелкие бизнесмены, помчатся в больницу, когда в июне 1936 года она поскользнется в ванной комнате отеля «Плаза Парк» и вывихнет плечо. Они приходят с выпечкой, цветами, подарками и в сопровождении своих детей, которых Анжелика обожает, балует и осыпает вниманием.

Все двенадцать лет в США Анжелика окружена искренней привязанностью, не похожей на корыстные «щупальца» Муссолини. Она знакомится с разными людьми, не только с социалистами, но и с либералами, сионистами, представителями Демократической партии. Она ближе сходится с Гаэтано Сальвемини, совместно с которым занимается антифашистской пропагандой. Ее главная задача – поделиться личными впечатлениями от Муссолини, рассказать о его человеческих слабостях, о его предательствах, раскрыть истинную природу фашизма, предостеречь демократические правительства от опасности войны. 3 марта 1936 года газета «Справедливость и свобода», выходящая во Франции, пишет, что в Нью-Йорке…

…в очень популярном пригороде Бруклина, где подавляющее большинство рабочих-иммигрантов, с большим успехом прошло выступление Анжелики Балабановой. От Сицилийского рабочего комитета пришло более 1500 человек: многие не смогли найти себе места в большом зале и вынуждены были уйти. Это было лучшим доказательством того, что здоровая часть итальянской иммиграции, та, что зарабатывает на жизнь своим трудом, по-прежнему придерживается антифашистских взглядов и не поддается патриотической и подстрекательской пропаганде, которую в течение нескольких месяцев ведет подвластная фашистскому режиму пресса, принадлежащая известному богачу, некоему Дженерозо Попе[531].

Дженерозо Попе – редактор и директор газеты Progresso italiano-americano, призывающей к почитанию Муссолини. Благодаря ему между двумя странами установились «долгие годы согласия», это был «государственный деятель», которого уважали и слушали европейские канцлеры и Белый дом. То, как Рим справился с экономическим кризисом 1929 года, рассматривается как исторический успех, привлекший благосклонное внимание демократических кругов как в Европе, так и в США.

В 1930-е годы корпоративное государство казалось очагом тлеющей промышленности. В то время как Америка отчаянно пыталась выжить, прогресс Италии в судоходстве, в авиации, в гидроэлектротехническом строении и в общественной деятельности представлял собой прекрасный образец конкретных действий и национального планирования. По сравнению с неумелостью, с которой президент Гувер справлялся с экономическим кризисом, итальянский диктатор выглядел образцом государственного деятеля[532].

Фашистский режим, несомненно, вел себя уверенно на фоне «растерянности» общего мирового кризиса, он представлял «добродетель силы», как писал в 1932 году журнал Fortune. Даже прогрессивная Nation желала, чтобы в Соединенных Штатах появился свой Муссолини (тот еще не стал «вассалом» Гитлера, еще не совершил роковой ошибки, поставив Италию на сторону вермахта, и пока не обнародовал расовые законы 1938 года). Тогда лидер «чернорубашечников» оставался «новым Юлием Цезарем, который наводит страх на весь мир», – писала итало-американская газета Il Progresso.

Британские и американские газеты (в том числе и авторитетная «Нью-Йорк таймс») восхищались человеком, который заставил поезда приходить вовремя, остановил большевистскую Вандею, вызволил Италию из экономической пропасти. Анжелика часто ссылалась на лекции профессора Сальвемини, хорошо известного в Америке, чтобы опровергнуть эту басню. Экономический кризис уже был преодолен благодаря ряду факторов: кредиты, которые Италия получила на войну от США и Англии, не были погашены; забастовки и беспорядки красного двухлетия 1919–20 годов уже сошли на нет; кроме того, сами чернорубашечники, по словам Сальвемини, «активно способствовали обострению послевоенного психологического кризиса в течение этого двухлетнего периода»[533].

Когда Балабанова приехала в Нью-Йорк, в Америке уже прочно укрепилась слава ее бывшего ученика. Новоизбранный президент Франклин Делано Рузвельт, считавший Муссолини и Сталина «кровными братьями», назвал первого «истинным джентльменом», способным «обновить Италию и предотвратить серьезные потрясения в Европе»[534]. Это утверждение было полностью противоположно тому, о чем предупреждала Анжелика: дуче – величайший блеф современной истории, аморальный тип у власти, убийца своих «братьев», создатель «социальной чумы»:

По сравнению с его подлым предательством, безобидными кажутся ужасные фигуры Иуды Искариота, продавшего Иисуса Христа за тридцать динариев, и не менее печально известного братоубийцы Каина[535].

Журналист и профсоюзный деятель Ванни Монтана вспоминает, что «в Нью-Йорке и других американских городах фашистская пропаганда сумела опьянить итальянскую общину тяжелым вином патриотизма, приправленным возрожденной римской славой»[536]. Фашистская пропаганда также обращалась к рабочим и работницам текстильного профсоюза[537]. Чтобы добиться всеобщего согласия, Муссолини распустил военизированные группировки «Фашистская лига», отбросил в сторону черный вымпел и повсюду водрузил национальный триколор. А антифашисты продолжали пользоваться старыми клише, были все так же непримиримы и называли фашистами «любого итало-американца, рабочего или любого другого, попавшего под влияние патриотической фашистской пропаганды»[538].

Итальянское посольство, итальянские консульства, которые Сальвемини называл «шпионами режима», и газеты, верные режиму, работали очень хорошо. Анжелика была глубоко встревожена и удивлена этим ядом, проникшим в среду итало-американцев, особенно самых бедных. Почти все они

труженики, с самопожертвованием работающие ради близких и дальних семей. Приехав в Америку босиком и с узелком на плечах, они прошли через невыразимые лишения и страдания, презираемые всеми за то, что они итальянцы. И вот теперь они без конца слышат, как даже американцы твердят, что Муссолини сделал Италию великой страной, в ней нет безработных, и у каждого дома есть ванная, и поезда приходят вовремя, и Италию уважают и боятся во всем мире. Те, кто говорил обратное, не только разрушали их идеальную родину, но и ранили их личное достоинство: критиковать