Овцу братья разделали, не отделяя голову и копыта от шкуры. Когда все было готово, Кокэчу умолк, отложил бубен, и они понесли овечью шкуру с головой и копытами к лесу. Нашли молодую развесистую березу и на длинных палках набросили шкуру на верхние ветви – головой в восточное небо, растянув копытами в стороны.

Из ключа принесли воды и, налив в наполненный мясом котел, поставили на огонь.

Пока варилось мясо, Кокэчу приказал двоим старшим братьям нарвать травы и сделать чучело человека, а сам снова взялся за бубен и продолжал молиться. Теперь он просил Эрлиг-хана помочь ему заставить тайчиутского Таргудая отказаться от преследования Тэмуджина и его семьи.

Младший брат, помешивавший в котле оструганной палкой, обернулся и негромко сказал:

– Мясо готово.

Кокэчу сам выбрал лучшие куски из котла – левую лопатку, верхние позвонки и ребра – и с молитвами стал бросать их в огонь. Горячие угли шипели с паром и дымом. Братья ломали и подбрасывали сухие сучья.

Покончив с жертвами, братья уселись с восточной стороны от огня и принялись за пиршество. Ели долго и старательно, утоляя голод.

Насытившись и выпив чашку супа, Кокэчу посмотрел на небо – семеро старцев поднялись к вершине. Он налил вина в чашу и при свете огня долго разглядывал что-то в нем.

– Таргудай спит, – сказал он наконец. – Несите чучело сюда.

Братья принесли на свет огня пузатое травяное чучело.

– Положите сюда, – Кокэчу указал недалеко от костра.

Положили.

– А теперь отойдите подальше, – сказал Кокэчу, махнув рукой.

Те скрылись в темноте. Кокэчу, сидя на земле, взял из травы бубен и, закрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, стал тихо стучать по нему колотушкой. Он стучал сначала медленно, потом понемногу убыстряя, все чаще и чаще, а затем глухие звуки бубна пошли сплошным гулом, далеко разносясь по ночной степи и вдруг резко оборвались. Стало тихо. Кокэчу отбросил бубен в сторону и одним прыжком вскочил на ноги. На черном от сажи и крови лице, отражая огонь костра, хищно поблескивали широко открытые глаза. Замерев, он постоял, потом закружился на месте, издавая жуткие крики филина и, растянув руки в стороны, пригибаясь, стремительно пошел вперед. Пометавшись по сторонам, он приблизился к чучелу, крадучись, трижды обошел его по кругу и склонился над ним, напряженно вглядываясь в него.

Братья, стоявшие в шагах пятидесяти от костра, будто слышали какой-то разговор между Кокэчу и чучелом. Недолго спустя Кокэчу взял из кострища горящую головню и воткнул в чучело в том месте, где был пухлый живот, потом опалил ему обе руки. Сказав что-то чучелу еще, будто грозя ему, Кокэчу встал, отбросил в сторону дымящуюся головню, сорвал с головы корону, отошел на несколько шагов и обессиленно упал в траву. Братья подбежали к нему, склонились – тот, похрапывая, спал глубоким сном.

Тут же взял все дело в руки второй брат.

– Принеси архи, быстро! – сказал он одному, обернулся к другому: – А ты порви и разбросай чучело!

В два прыжка младший поднес туес, налил ему на ладонь. Тот, торопясь, стал отмывать лицо у спящего Кокэчу от сажи и крови. Другой быстро рвал опаленное огнем, дымящееся чучело, разбрасывал вокруг.

– Собирайте вещи! – старший подбежал к огню, стал тушить его супом из котла, черпая чашкой и приговаривая молитву, прося у хозяина огня прощения.

Оставшееся мясо свалили в мешок, накрепко обвязали котел. Собрали шаманское снаряжение и стали будить Кокэчу.

– Брат, просыпайся! – тряс его за плечи старший.

Что?.. наконец, сонно промычал Кокэчу. Что случилось?

– Ты сказал, что надо сразу бежать с этого места…

– А, бежим… – Кокэчу пришел в себя. Все собрали?

– Все.

– Лицо мне вымыли? – он провел по щеке ладонью.

– Все чисто.

– Уходим на запад.

Захватив вещи, они почти бегом устремились вдоль опушки. На востоке уже синело небо, оттуда же, обгоняя друг друга, наплывали грозовые тучи. Глухо зарокотал гром.

Отбежав на расстояние перестрела, Кокэчу снова одел корону и, взяв новый туес с арзой, брызгал уже западным богам, прося защиты от черных шаманов и восточных духов. Братья со страхом смотрели на восток, где на месте недавнего их костра уже шел дождь. Там начинали бить молнии. Устрашающе загремел гром.

Кокэчу бил в бубен, выкрикивая имена западных белых хаганов. И дождь, едва дойдя до них, остановился; а там, на кострище и вокруг него в нескольких десятках шагов, раз за разом били в землю белые кривые небесные стрелы. Не смолкая громыхал гром.

* * *

Таргудай проснулся в ужасе от страшного сна и сразу почувствовал жгучую боль на обеих локтях рук и на животе. Сев на постели и широко раскрывая глаза в кромешной темноте, он слепо оглядывался вокруг, вытягивая вперед руки.

– Кто тут? – с сжавшимся сердцем испуганно вскрикнул он. – Кто тут есть?..

– Ты чего? – испуганно всполошилась рядом жена. – Эй, кто там снаружи, дайте огня!

В дверь просунул горящую головню воин охраны. Застегивая на себе халат, жена Таргудая приподнялась. Оглядевшись по юрте и не увидев никого, она изумленно уставилась на мужа. Тот с диким страхом смотрел то на нее, то оглядывал свои руки и живот, осторожно ощупывал их.

– Разожги светильники! – крикнула жена воину. – Дай побольше света…

– У меня болят руки и живот… – дрожащим голосом проговорил Таргудай. – Меня только что обожгли горящей головней… во сне… Какой-то восточный дух с видом птицы Абарги-шубуна подлетел ко мне, а потом…

Таргудай, опомнившись, поперхнулся словами, озлобленно оглянулся на воина. Тот поспешил к выходу.

Жена присмотрелась к нему и удивленно округлила глаза.

– Да у тебя обе руки волдырями покрылись! – воскликнула она. – А ну, придвинься сюда. – Она по-молодому проворно вскочила на ноги и взяла с очажного камня светильник. – И живот весь покраснел… Что же это с тобой случилось?

Таргудай проглотил комок в горле и, подрагивающим, сиплым, словно от простуды, голосом рассказал:

– Приснилось мне, будто я сижу в юрте, вот здесь, на хойморе. Будто ем сырое медвежье мясо, а запиваю кровью. Тут залетает в дверь огромный, ростом почти с человека, филин. Облетел он вокруг меня три раза и сел передо мной. Он смотрит на меня, а я молчу, не показываю вида, что испугался… И филин вдруг заговорил человеческим голосом, тихо так, с угрозой: ты почему преследуешь киятского Тэмуджина, сына Есугея?.. Он, мол, не сам ушел из твоего плена, ему предки помогли и так просто тебе не отдадут. У него, говорит… ханское будущее, прадед его Хабул-хан велит тебе оставить его, а не то… тут он схватил головню из очага и начал прижигать мне руки и живот. Жжет меня, а сам поближе подбирается, хочет клювом ударить. Я хочу отодвинуться, а тело мое будто одеревенело, не могу пошевелиться, как мышонок перед пастью змеи… – Таргудай судорожно вздохнул. – От боли я проснулся, а руки и на самом деле болят…