После часа поисков мы сдались, уселись на земле среди вереска и занялись чтением обычных журналов, которые нашли. Наверное, оттого, что я был настроен совсем на другое и весь день думал о том, что я найду, мне показалось мало вот так просто сидеть. Чего-то не хватало. Я встал и походил взад-вперед под деревьями, посмотрел на ручей внизу: походить, что ли, по ручью?

— Походим по воде? — крикнул я.

— Можно и походить. Дай только дочитаю, — ответил Гейр, не отрываясь от журнала.

Я отошел в сторону, где лежали пакеты с найденными нами бутылками. Большей частью бутылки были высокие, коричневые, с золотой этикеткой Арендальской пивоварни, но было и несколько зеленых, низеньких и пузатых, из-под «Хейнекена». Я вынул одну из них. Снаружи на стекле налипло немного земли и травинок. Я подумал, что они, наверное, валялись у кого-то в углу сада, и их выкинули во время осенней уборки.

Внутренний зуд по-прежнему не давал мне покоя.

Я повертел в руках бутылку. Темно-зеленое стекло светлело, когда я посмотрел на него против солнца…

— Как думаешь, можно в него засунуть писюн? — спросил я.

Гейр опустил журнал на колени.

— Ну-у, да, — сказал он. — Только пролезет ли в горлышко? Хочешь попробовать?

— Да, — сказал я. — А ты?

Он встал и подошел ко мне. Вынул из пакета бутылку.

— Как считаешь — нас никто не увидит? — спросил он.

— С ума сошел? — сказал я. — Кругом же лес. Но можно для верности отойти подальше.

Мы отошли за большую сосну. Я расстегнул ремень и спустил штаны до колен, одной рукой вынул писюн, в другой держал бутылку. Я стал засовывать его в горлышко, оно было твердое и холодило горячую кожу. Горлышко оказалось узковатым, но после того, как я повращал задом, одновременно выпятив живот, писюн вдруг пролез и оказался внутри. По спине пробежали мурашки, в то же время в зажатом писюне запульсировала кровь, тесное горлышко сжимало его все крепче и крепче.

— У меня не лезет, — сказал Гейр. — Не получается.

— А у меня получилось. Вот, смотри!

Я повернулся к нему лицом.

— Но он там ни туда ни сюда, — сказал я. — И не повернуть, слишком тесно. Зажало как пробку!

Чтобы показать, как крепко зажало писюн, я отпустил бутылку. Она так и повисла у меня между ног.

— Ха-ха-ха! — веселился Гейр.

Только я начал его вытаскивать, как меня пронзила острая боль.

— Ой! Черт, больно!

— Что с тобой? — спросил Гейр.

— ОЙ! ОЙ! ОЙ, ДЬЯВОЛ!

Боль была такая резкая, как будто меня полоснули ножом или осколком стекла. Я дернул изо всей силы и вытащил писюн из бутылки.

На головке сидел черный жук.

— Ой! ДЬЯВОЛ! ДЬЯВОЛ! — орал я. Я ухватил пальцами жука, или кто он там был, черного, с большущими клешнями, оторвал его от себя и швырнул куда подальше — и все это бегая туда-сюда и махая руками.

— Что там такое? Что это? Что там, Карл Уве?

— Жук! Он укусил меня за писюн!

Сначала он глядел на меня разинув рот, затем захохотал. Это был юмор как раз в его духе. Он так смеялся, что даже повалился в вереск.

— Смотри, никому об этом не говори! — сказал я, затягивая ремень. — Обещаешь?

— Хе-ха-хе-ох! — только и ответил Гейр. — Ха-ха-ха!

Пока мы поднимались в гору под палящим в затылок солнцем, каждый со своим пакетом собранного добра, я еще три раза взял с него обещание, что он, честное слово, никому ничего не скажет. Мысленно я обратился к Богу, наскоро замаливая грех сквернословия.

— Может, спустимся к «Фине», сдадим бутылки? — спросил Гейр.

— А разве пивные там принимают?

— И то правда, — сказал Гейр. — Придется их спрятать.

Мы прошли обратно через поле, перескочили через ручей и там, на другой стороне, под деревьями приходского дома, припрятали наши пакеты с бутылками. Нарвав папоротника и несколько пучков травы, мы хорошенько прикрыли их, огляделись, не видел ли кто, и, зная, что бегущий человек привлекает к себе внимание, спокойным шагом вышли на дорогу у приходского дома и стали по ней спускаться с горы.

У подвальной двери своего дома стоял Хьетиль с перевернутым колесами вверх велосипедом. Раскрутив колесо и придерживая одной рукой педаль, он другою смазывал из масленки цепь. Гладкие черные волосы свисали ему на лицо.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответили мы.

— Куда ходили?

— На свалку.

— Зачем?

— Искали порножурналы, — сказал Гейр.

Я бросил на него взгляд. Зачем он сказал? Это же секрет!

— И как, нашли что-нибудь? — спросил Хьетиль, посмотрев на нас с прищуром.

Гейр помотал головой.

— У меня в комнате лежит целая пачка, — сказал он. — Хотите, дам почитать?

— А то! — сказал Гейр.

— Это правда? — спросил я.

Он кивнул:

— Возьмете прямо сейчас?

— Мне сейчас пора домой, обедать, — сказал я.

— Мне тоже, — сказал Гейр. — Но мы можем забрать и спрятать их пока в лесу.

Хьетиль покачал головой:

— Нет уж. Там они испортятся. Так что забирайте сразу домой. Впрочем, окей. Я могу занести их вам вечером.

— Годится. Но тогда надо встретиться с тобой не дома. И не звони в дверь. Договорились?

— Да? — сказал он и улыбнулся с прищуром. — Никак боишься, что я покажу журнальчики твоему отцу?

— Ну что ты. Но… Он потом пристанет с расспросами. А ты раньше никогда не заходил…

— Ладно, договорились, — сказал он. — Выходи на улицу к пяти часам, а я подойду. Окей?

— Так в это время же футбол.

— Ну, тогда в шесть. Только не говори, что вы тогда смотрите детскую передачу.

— Окей, в шесть.

Мама сидела на кухне с книжкой, играло радио, на плите кипела кастрюля, белая с одного боку от убежавшего молока, плита тоже была заляпана молоком и рисом, пятна уже подсохли от жара, так что я понял — мама упустила кашу.

— Привет, — сказал я.

Она опустила книгу.

— Привет! Ну, где же вы побывали?

— Да так, — сказал я, — погуляли, походили поблизости. Мы нашли несколько бутылок, в понедельник сдадим.

— Какие молодцы! — сказала она.

— Сделаешь на ужин пиццу? — спросил я.

Она улыбнулась:

— Собираюсь.

— Здорово! — сказал я.