От и вправду, просвирник, пусть и зело пользительная трава, которая и от беспокойствия, и от телесной немочи иной спасает, и от слова дурного, от сглазу, от многого сподмогнет, только вот просвирник – трава мужская, в женском теле от нее слабость приключится способная.

Или и вовсе потрава, когда собран просвирник в полной силе да заварен крепко.

Волчий корень бабам и в руки-то брать боязно.

Кажная девка, которая худо-бедно в зелках разбирается, знает, что от волчьего корня пустоцветною стать можно. А коль непраздная баба пожует малый кусок, то и скинет дитя на раз. Иные-то и жуют, хоть и не по Божининым заветам этое, ну да пущай Божиня сама им судействие учиняет. Другое дело, что от такого и баба изойти способная кровями.

Аль в горячке слечь.

– Вижу, понимаете. – Люциана Береславовна поднялась и руку мне подала. – Как вы себя чувствуете? Если дурно или голова закружится, говорите. Итак, очевидно, что зелье это Кирей просил изготовить не для вас, если, конечно, вы не настолько ему надоели, чтобы избавиться.

От скаже так скаже…

А колец-то у Люцианы Береславовны множество. Одни тяжкие. Другие – тонюсенькие, третьи с каменьями.

Четвертые сотворены хитро.

И кажное – с магией.

– Нравятся? – она пальчики и растопырила, позволяя разглядеть. – Станете магичкою, и у вас появятся деньги. Впрочем, слышала, что ваш жених вас не обижает…

Я только вздохнула.

От как бы поунять пыл евонный… и еще с бабкою замириться… с Ареем хоть бы словечком перемолвиться, а то порой уж думать начинаю, что примерещилась мне тая зима.

– Мне нравятся красивые вещи. Слабость… хоть в чем-то женщина может позволить себе быть слабой. Вздумай Кирей от вас избавиться, он нашел бы способ. У азар большой опыт в подобного рода делах. Зелье же… здесь вариантов немного. Сам он явно нервными расстройствами не страдает. Значит, просил для кого-то. А здесь выбор невелик. Родственник его? Полагаю, ему непросто приходится, но в подобных случаях зелья скорее вредят, чем помогают. Тот же бессмертник волю ослабляет, а это – верная смерть…

Я только охнула.

– Успокойтесь, Зослава… лучше уж кольцами любуйтесь.

Кольца… что кольца… красивые – это верно, да толку-то с той красоты. Небось что сила моя, ни душу согреть, ни разум успокоить.

Пустое.

Но глядела я послушно, выглядывала кажное. А после и шитье на рукавах рубахи сподней узенькой. Темный шелк, белая нить.

Красиво.

А поверх рукава – запястья золотые, плетенные косичкою… одни зелеными каменьями посверкивают, другие – алыми.

– И повторю, желал бы он избавиться от родича, нашел бы иной способ. Остаются царевичи. И вот тут, Зослава, вспомнила я, что зелье это еще моя наставница варила. Хорошая была женщина. Нестарая… веселая… и учила хорошо, не чета мне.

Промеж золотых запястий серая искра будто бы мелькнула.

Не серая – серебряная.

Да серебро, видать, не из лучших, вона, потемнело. И запястье-то это простенькое, полосочкою, на которой узор выбит, но какой – не разглядеть.

Поистерся за годы.

– Только беспечная… пошла в лес за травками и охрану не взяла. Зачем ей охрана? Магичка ведь… – Люциана Береславовна руку убрала и пробежалась пальчиками по запястьям, будто пересчитывая. – И не одна шла, с соученицами… с ними и наткнулась на лихих людей… три дня их искали, а что нашли… звери так не поступают.

Замолчала, взгляд отвела и тихо добавила:

– Звери – нет, а люди… люди, Зослава, на многое способны. Хоронили их с почестями. Много слов хороших сказано было… разбойников, говорят, тех нашли и посекли на месте. Может, и вправду озлилась охрана царская. А может, так оно удобней было. Мертвый лишнего не скажет. Только зелье это, которое наставница варила… его ведь ни в одной книге нет. Ее придумка…

Она поглаживала запястье, а я… я глядела на левую руку.

На рукав узенький, который приподнялся, потому как рука оная была еще более узкою, тонкою, что веточка… и на веточке этой виднелись бледные полосы старых шрамов.

Тоненькие.

Почти незаметные. Не приглядишься – не увидишь. Я не приглядывалась, нет, но… просто вышло так, что почуяла эти шрамы.

– …и в ее же бумагах записи остались. Никаких имен, само собой… пациент… мужского полу… возраст – десять лет… симптоматика… история болезни… и зелье это, которое не столько сил лишает, сколько память глушит. У вас, Зослава, с памятью все ладно?

– Д-да…

– Замечательно. – Она поправила рукавчик. – Голова не кружится? В глазах не двоится?

– Н-нет…

– Тогда, быть может, есть смысл встать? Сознания не лишитесь?

– Н-не знаю…

Мне было боязно глядеть на нее, не на руки, не на кольца… лучше уж на кольца, чем в лицо… аль в глаза…

– Если вздумаете лишаться, то постарайтесь, падая, ничего не задеть. Мне мои вещи дороги…

Ноги держали.

Худо-бедно, а держали. Падать туточки? Может, я и не боярыня, а гордость свою имею.

– Итак… полагаю, вчера произошло следующее. Вы вышли… не знаю, за какой надобностью, это сугубо ваше личное дело. Главное, что вы выглянули из комнаты и встретили Евстигнея. Вы как-то поняли, что с ним… мягко говоря, неладно. Сталкивались прежде с подобным?

– Бабка…

Чего уж молчать, когда все и без того ведомо?

– То есть вы сообразили, что будить его нельзя, как и оставлять одного. Вы пошли следом… и это спасло вас обоих. Как вы оказались у некромантов?

– Служебным ходом, – созналася я.

– Интересно… и Хозяин не предупредил, куда идете?

Я покачала головой: неужто, когда б предупредил, я б пошла? И Евстигнея б не пустила.

– Очень интересно… зато понятно, как вы оказались внутри… к слову, этой ночью в общежитии, говорят, на редкость хорошо спалось. Так хорошо спалось, что едва ль не треть студиозусов учебу пропустила… и вот, как вам кажется, это нормально?

Чтоб все разом и поснули?

– …и вот если бы не эта повальная сонливость, логично было бы предположить, что ваш жених опоил своих… приятелей.

Кирей?

А на кой ему надобно?

– Более того, подобный вывод прямо-таки напрашивется. – Люциана Береславовна провела ноготком по запястью. – Поверить мешают здравый смысл и практическая сторона. Зелье горькое. Настолько горькое, что замаскировать его приправами точно не выйдет… да и количество не то, чтобы на все общежитие хватило. И со студизусами… кто-то супы не ест, кто-то пироги… кто-то киселями брезгует. Понимаете?

Я кивнула.