Фёдор был отмечен за успехи и получил задание по изучению родных мест, по сбору материалов.

Месяц в тайге прошёл незаметно.

И вот Фёдор заявился домой, привёз его Комов Игнат. Два рюкзака, набитых камнями, Фёдор тащить уже не мог, а бросить — тем более. Сын весь светился от счастья.

— Много чего нового узнал? — расспрашивал Егор сына. Фёдор долго и подробно рассказывал отцу, что нашёл и чем интересны найденные камни. В это время Никола истопил баню и позвал мыться.

После бани они всей маленькой семьёй сидели за столом.

— Скоро уже ехать назад, как время быстро идёт. — Настя уже горевала.

— Тять, может, я один поеду? Чего маме там мучиться? Целыми днями сидит у окна и слёзы льёт.

— Я тоже так решил. Поедет, устроит тебя, да пусть домой возвращается. Дома дел хватает. И ты у нас взрослый, сам разберёшься.

— Я ей говорил давно, но она не хотела слушать.

— Меня послушает, — уверенно сказал Егор, — неслухов у нас нет.

В конце лета Егор увёз семью в Тайшет на поезд, а через месяц Настя вернулась домой. Теперь от Фёдора стали приходить письма. Читали вместе с женой, сидели, обсуждали, строили планы. Да ещё занимались хозяйством.

32

Шестнадцатый год подходил к концу. Страна воевала с переменным успехом. Там, где не было слышно выстрелов и разрывов снарядов, люди попривыкли. Идёт война — и ладно. Убивают людей? Но какая война без этого. Деревня продолжала жить по своим законам. Продолжали сеять хлеб, рожать и растить детей, справляли свадьбы, отмечали праздники. Было, конечно, трудней: не хватало рабочих рук, душа изболелась за ушедших на войну.

Время шло. Стали возвращаться солдаты домой.

В Камышлеевку вернулись по ранению Ванька Лятин да Илья Томаев. Ванька был прострелен пулей насквозь. Рану залечили, но остался постоянный сухой кашель — пулей повредило ему лёгкое. Врачи сказали Ваньке, чтобы он перестал курить, но Ванька, как специально, не выпускал самокрутку изо рта. Илья весь был изрешечен осколками. Когда шли в атаку, впереди взорвался снаряд — очнулся Илья через двое суток. Осколков вытащили много, но не все. Боли мучили Илью периодически, врачи сказали, что осколки двигаются по организму. Так будет, пока они не остановятся где-нибудь или сами не выйдут. Фронтовики, молодые ещё мужики, быстро повзрослевшие на фронте, частенько собирались в кузнице у Никиты. Антип поначалу с интересом слушал их рассказы, но потом, когда это стало повторяться, уходил. Кроме того, Томаев с Лятиным вели какие-то непонятные разговоры про царя, про то, что армию предали, про то, что это не война, просто бойня. Мужики кому-то грозили, пока совсем не напивались. Потом их разводили по домам родственники, которые знали, где их искать. Так продолжалось до снега. Никита не пил с ними. Просто само пьянство было противно его организму. Он сильно болел с похмелья, а похмеляться не мог, потому и не пил. Ради чего? В разговоры Никита тоже не вступал, потому как не любил зря болтать и говорить про то, чего не знаешь и не понимаешь. Мужики рассказывали, что в частях появились люди, которые призывали прекратить войну и побрататься с немцами, а своих командиров гнать взашей. Солдаты прислушивались к этим призывам, а офицеры стали вести себя потише. Были уже случаи откровенного бунта и хамства по отношению к ним. Лиха беда начало. Были и случаи дезертирства.

— Про что они говорят? — спросил как-то Антип сына.

— Не знаю, просто болтают по пьянке. При мне такого не было.

— То-то, что не по пьянке. Ведь на самом деле что-то происходит в стране. Уж не отголоски ли пятого года вертаются? Лихо тогда будет. Враг на рубеже да смута в доме — это просто не пройдёт.

— Не думай. Не случится ничего, — буркнул Никита, продолжая работать.

У него были свои заботы: Иринка родила ему вторую дочку. И Никиту, кроме своей семьи, больше ничего не интересовало, а уж тем более пьяные разговоры. Девочка родилась здоровенькая, сильная, никакие пелёнки не могли удержать её. Через некоторое время, как её завернут, она, немного покряхтев, высвобождала руки. Потом махала ими перед собой, иногда и пугалась их, но не плакала. Никита целыми вечерами сидел и наблюдал за дочкой, стараясь что-то понять, впитать в себя эти мгновения, этот тихий восторг детской улыбки. В воскресенье повезут дочку крестить в Туманшет.

Крестины праздновала половина деревни. Окрестили дочку Елизаветой. Первая, Марийка, уже большенькая девочка, крутилась между взрослых, понимая, что теперь всё не только для неё, пыталась привлечь и к себе внимание. Но подвыпившие взрослые уже, кроме себя, никого не замечали. Девочке стало очень обидно, и она громко разревелась. Никита взял её на руки и спросил:

— Кто тебя обидел?

От обиды девочка не смогла говорить, она только показала ручкой на люльку, где, не обращая внимания на шум, спала Лиза. Отец, поняв причину, прижал к себе дочь, стал объяснять:

— Это же твоя сестричка. Ты же с ней будешь потом играть. У других девочек нет сестёр, а у тебя есть.

— Как с ней играть, она не умеет разговаривать и сидеть, — противилась дочь сквозь слёзы.

— Так она подрастёт. Когда лето наступит, вместе будете на травке возле дома играть.

— Правда?

— Да.

— Тогда я игрушки приберегу.

— Прибереги. Ты и маме помогай, с Лизой надо нянчиться, тогда она быстрей вырастет.

Дочка успокоилась и уснула на руках у отца. Иринка унесла дочь в другую комнату, где было потише.

Никита строить свой дом не стал. Поначалу, как вернулся с фронта, задумал строительство, но потом сестра Иринка неожиданно вышла замуж в Туманшет и уехала, и отец с матерью оставались одни в большом доме. Тогда отец и предложил жить вместе. Вместе немного полегче. Где мать за ребятишками приглядит, где и невестка поможет матери, и места в доме хватает. На том и порешили.

— Главное, чтоб две хозяйки на кухне поместились. Им всегда тесно вместе.

Но невестка со свекровью ладили. Умели вовремя уступить, не заметить, не услышать.

Старикам было невдомёк, как же они будут жить вдвоём, да ещё без внучат. Марийка — уже третья хозяйка на кухне, попробуй не дай ей помыть посуду или полы. Она такую истерику выдаст, что и мать, и бабушка терпеливо ждут, пока девочка доделает своё дело. Работал Никита теперь практически один: отец приходил в кузницу, суетился по своим делам, но за заказы не брался. Если сын сам справляется со всем, чего в ногах путаться? Так и передал