Сказать нечего, так и на глаза не стоит попадаться. Теперь и в глаза другим не смотрят, опускают взгляд, как будто это их вина. Работали всю жизнь, помогали другим, чужого не брали, своё берегли. Где им, старикам, разобраться в переменах. Понимали, что не всё ещё закончилось, что самое плохое впереди. И решили старики сказать своим сельчанам, чтобы без нужды хлеб не продавали — настанут ещё времена лихие. Поначалу люди посмеивались, а потом одумались, да ещё спасибо говорили. И стали припасать не только хлебушек, но и всё, без чего жить трудно.

Зимой 1918 года в Тайшете установилась власть Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Что это была за власть, в Ка- мышлеевке точно никто не знал. Из деревни выезжать люди опасались, а новости приносили случайные путники. Деревня стояла в стороне от железной дороги и больших сёл. Иногда из Туманшета приходили новости, а туда — из Тинской.

В конце марта стали возвращаться фронтовики. Приехали шумной толпой Захаров Петр, Морозов Сашка, Кузьмин Илья, Мехонов Макар. У каждого на груди награды, видно, неплохо воевали земляки. Похудевшие, повзрослевшие, окрепшие ребята первым делом взялись за гульбу. Неделю деревня праздновала приход своих героев. Потом понемногу всё улеглось, стали заниматься делами, по которым тоже соскучились. К Захаровым пришла Бутьянова Татьяна спросить про сына, Василия.

— Жив, здоров Василий. Не навоевался только. Пошёл за революцию воевать, — ответил Пётр. — Звали мы его домой — не поехал. Собрался с мировой революцией приехать. Там ему мозги запудрили разные говоруны. Мы все про себя решили, что поедем домой, а он не захотел. Тётка Таня, приедет Васька. Не такой он человек, чтобы сгинуть. Так что жди.

В начале лета пришли ещё фронтовики, которых забирали позже. Прибыли не все, некоторые остались устанавливать Советскую власть в стране.

А осенью в деревне сразу отгуляли шесть свадеб. Пока парни воевали, девчонки подросли и заневестились. Некоторым женихам, как Петьке Захарову, было уже под тридцать. Жениться надо было давно, но так распорядилась судьба. Слава богу, что пришёл здоровый, не травленный газами. Повезло. Из всех деревенских, призванных на фронт, один Пашка Погодин погиб, да было трое раненых. В других деревнях дело обстояло много хуже.

Свадьбы оживили деревню. На лицах появились улыбки, люди стали ходить по вечерам к соседям в гости. Появилась надежда на завтрашний день.

Девятнадцатый год перепутал всё с самого начала. В конце февраля деревенские мужики у деревни Шиткино постреляли солдат армии адмирала Колчака, которые направились по деревням грабить крестьян. Не любит сибирский мужик, когда к нему в хлев забредают какие-то бродяги, пусть и в солдатской форме, и забирают его скотину. Брали без спроса, нагло и безнаказанно. Вот и дораз- бойничались солдатики. Устроили им засаду мужики и постреляли, а скотину, которую гнали грабители, забрали по домам. Понимая, что за это придётся отвечать перед частями регулярной армии, мужики ушли в лес. Их неожиданно поддержали жители соседних деревень: Еловки, Конторки, Нижней Заимки и других деревень. И завертелась карусель. В большинстве своём охотники и таёжники, мужики успешно воевали с регулярными войсками, в лесу они были как дома. Белые ездили за продуктами большими группами, но и это мало помогало. Потери у солдат были большие, такое положение приводило в бешенство командование. Снарядили карательный отряд, чтобы поставить население на место. Каратели выдвинулись на Шиткино, но ушли недалеко. Неожиданно были атакованы партизанами. Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, ретировались. Бежали назад усердно, страх перед стреляющим лесом переходил в панику. Партизан стали бояться серьёзно.

В Тайшете один только слух, пущенный неизвестно кем, что партизаны захватывают село, вызвал такую панику, что стрельба угомонилась только через час. Не одни солдаты, но и офицерский корпус растерялся.

Партизаны стали выходить из леса, вредить на железной дороге, останавливая движение поездов. Шла настоящая война. Только воевали русский с русским. Разве что белочехи, которые зверствовали повсюду, были врагами нерусскими, да небольшое количество румын.

Карательный отряд был сформирован из белочехов. Под прикрытием броневика они выдвинулись к деревням Конторка и Бирюса. Бой длился целый день. Горели обе деревни, полыхали церкви. Из броневиков стреляли снарядами с удушливым газом, но мужики выстояли. И не смогли ничего сделать вражеские войска против охотников и крестьян. Нахрапом сибиряка не возьмёшь, и стрельбой не напугаешь тех, кто с рогатиной на медведя хаживал.

За весну и лето девятнадцатого года Тайшет и сёла Бирюса, Еловка, Конторка, Байроновка, Шиткино и другие были освобождены от белых войск. Странным образом, но все эти бои не коснулись деревень, стоявших в верховьях Бирюсы и Туманшета. Туда не добирались и продовольственные разъезды белогвардейцев. Слишком далеко и страшно — глухомань и только. Там знали о боях по рассказам и слухам. Что было правдой, что выдумкой — никто не разбирался. Послушают, покачают головой да идут по домам: дел хватает и без стрельбы. Всё рассказанное было, как интересная сказка. И, когда приехал Васька Бутьянов и заявил всем, что он будет устанавливать Советскую власть в деревне, никто не возмутился. Хочешь устанавливать, так кто ж тебе мешает — устанавливай. Лучше бы крышу поправил на хлеву — провалилась совсем от снега. Если власть важнее, чем крыша в хлеву, Бог тебе в помощь. Когда же Васька попытался грубо, криком повлиять на односельчан, они попросту отвернулись от него. А вечером к нему в дом пришли бывшие фронтовики, которые воевали вместе с ним.

— Ты, если не навоевался и не накомандовался, воюй где-нибудь подальше от деревни, — сказал Макар Мехонов.

— Я по поручению властей. — И Васька потянулся за какой-то бумагой.

— Подотрись ей, — буркнул Петька Захаров. — Если ещё хоть раз посмотришь косо на сельчан или нагрубишь, то знай: мы ещё не забыли, как учили офицеров на войне. Не доводи до греха.

— Мне надо открывать сельсовет! — взвизгнул Васька.

— Открывай.

— Я открою его в Мыльниковском доме, он большой!

— Если Мыльников вернётся, ты ему дом освободишь.

— Он — мироед и контра! Как и Камышлеев. Успел, гад, скрыться.

— Он наш односельчанин и многим помогал, чего не скажешь про тебя, — сказал Илья Кузьмин. — И не позорь мать, ей и так не сладко.

— Про Камышлеева заткнись тоже, — сказал молчавший до сих пор Никита Кузнецов.

— А ты слышал, что он своих рабочих убивал после расчёта, а денежки присваивал?

— Все эти годы убивал? Как он скрывал злодейства, что в деревне никто ничего не знает?

— Да! Убивал! Тем и нажился!

— Так у него всегда работали мужики из соседних деревень, все они дома. И можно