Ванесса мялась рядом с машиной, не зная, забраться ли ей внутрь и уехать или пойти и узнать, что это за прятки такие. Звуки выстрелов не радовали, но сможет ли она отвернуться от подобной загадки? Люди в черном скрылись следом за своей добычей, а Ванесса, не сводя глаз с оставленного ими места, направилась к нему, стараясь по возможности не привлекать внимания.

Расстояния в такой непримечательной местности были обманчивы: один песчаный холм ничем не отличался от другого. Она пробиралась через заросли бешеного огурца не меньше десяти минут, прежде чем уверилась, что пропустила место, откуда скрылись преследуемый и преследователи, – и к тому времени уже потерялась в море поросших травой холмов. Крики давно стихли; выстрелы тоже. Ей остались только вопли чаек да скрежещущая беседа цикад под ногами.

– Черт, – сказала она. – Почему я всегда так делаю?

Она выбрала самый высокий из окруживших ее холмов и взошла, оступаясь на песчаной почве, по его склону, чтобы понять, видно ли с высокой точки оставленную дорогу или хотя бы море. Если получится найти утесы, она сможет сориентироваться и направиться примерно в ту сторону, где бросила машину, зная, что рано или поздно обязательно выйдет к дороге. Но холм оказался слишком мал: с вершины ясно виделся лишь масштаб ее одиночества. Со всех сторон – одни и те же неразличимые холмы, подставляющие спины дневному солнцу. В отчаянии она облизала палец и подставила его ветру, рассудив, что бриз, скорее всего, будет дуть с моря и она сможет воспользоваться этой скудной информацией, чтобы составить в голове карту местности. Бриз был едва ощутим, но других ориентиров не оставалось, и Ванесса пошла туда, где надеялась отыскать дорогу.

Спустя пять минут, запыхавшись от ходьбы вверх и вниз по холмам, она взобралась на очередной склон и обнаружила, что смотрит не на свою машину, а на скопление беленых зданий – c приземистой башней посередине и окруженное, словно гарнизон, высокой стеной, – которого не замечала с предыдущих наблюдательных позиций. Ей немедленно пришло в голову, что беглец и три его чрезмерно назойливых поклонника пришли именно отсюда и что благоразумнее всего не подходить к этому месту. Но если никто не укажет ей дорогу, не будет ли она вечно бродить в этих бесплодных землях, так и не найдя обратного пути к машине? К тому же здания выглядели ободряюще просто. Над яркими стенами виднелся даже намек на листву, наводивший на мысль, что внутри есть тихий садик, где она сможет хотя бы посидеть в тенечке. Ванесса свернула и направилась к входу.

Подойдя к стальным воротам, она окончательно вымоталась. Только увидев место, где можно было отдохнуть, она смогла признаться себе, что раздавлена усталостью: прогулка по холмам превратила ее бедра и голени в трясущиеся недоразумения.

Одна из больших створок оказалась открыта, и Ванесса зашла внутрь. Вымощенный камнями двор за воротами испещряли пятна голубиного помета: виновники сидели на ветвях мирта и принялись ворковать при ее появлении. Со двора в лабиринт домов уходило несколько крытых проходов. Приключение не уняло ее странных привычек, и она прошла тем, который выглядел наименее многообещающим; он вывел ее из-под солнца в пропахший благовониями коридор, уставленный простыми лавками, а оттуда – в еще один огороженный дворик. Здесь солнечный свет озарял одну из стен, в нише которой стояла статуя Девы Марии – ее знаменитый сын, подняв пальцы в благословляющем жесте, сидел у нее на руке. И теперь, при виде статуи, все детали головоломки встали на место: уединенное расположение, тишина, простота дворов и переходов – это было, несомненно, религиозное учреждение.

Ванесса была неверующей с подростковых лет, и за прошедшую с тех пор четверть века редко переступала порог церкви. Теперь, в сорок один год, возвращаться к вере было поздно, так что она чувствовала себя здесь вдвойне чужой. Впрочем, она же не убежища тут ищет? Только указаний. Попросит их и немедленно уйдет.

Идя по залитому солнцем камню, Ванесса ощутила то странное чувство неловкости, которое ассоциировала со слежкой. Эту чувствительность жизнь с Рональдом развила до того, что та сделалась шестым чувством. Из-за абсурдной ревности, которая всего три месяца назад разрушила их брак, он выдумывал такие шпионские стратегии, каким позавидовали бы службы Уайтхолла или Вашингтона. Теперь Ванесса чувствовала, что за ней следит не одна, а несколько пар глаз. Хотя она, прищурившись, осмотрела узкие окна, выходившие во двор, и, кажется, заметила в одном из них движение, никто не попытался окликнуть ее. Может быть, это орден молчальников, соблюдающих обет так ревностно, что ей придется общаться с ними на языке жестов? Что ж, так тому и быть.

Где-то за спиной послышался топот бегущих ног, несколько пар приближались к ней. А из прохода донесся лязг закрывшихся ворот. Сердце вдруг почему-то замерло на секунду, а кровь заволновалась. Перепуганная, она прилила к лицу Ванессы. Ослабевшие ноги снова задрожали.

Она обернулась к тем, кому принадлежали эти поспешные шаги, и заметила, что голова каменной Девы пошевелилась. Ее голубые глаза следили за ней через весь двор и теперь наблюдали за тем, как она идет обратно. Ванесса замерла; лучше не убегать, подумала она, когда за спиной у тебя Богородица. Бегство все равно было бы бесполезным, потому что из монастырских теней уже вышла троица монахинь; их рясы развевались на ветру. Лишь бороды да блестящие автоматы в руках разрушали иллюзию того, что это Христовы невесты. Она расхохоталась бы при виде этого несоответствия, если бы они не целились ей прямо в сердце.

Никто не сказал ни слова, не стал ничего объяснять, но, с другой стороны, в месте, где обитали переодетые в монашек вооруженные мужчины, проблески старого доброго здравого смысла явно встречались так же редко, как пернатые лягушки.

Троица сестер во Христе вывела ее из дворика, бесцеремонно обыскав с ног до головы, как будто она только что взорвала Ватикан. Ванесса приняла это посягательство на свои права, возмущаясь только для приличия. Они ни на мгновение не выпускали ее из прицела, а в таких обстоятельствах лучше всего быть послушной. Завершив обыск, один сказал Ванессе одеться, ее отвели в маленькую комнатку, где и заперли. Чуть позже ей принесли бутылку неплохой рецины и, завершая череду несообразностей, лучшую пиццу по-чикагски, какую ей случалось попробовать за пределами Чикаго. Алиса, заблудившаяся в Стране Чудес, и то не нашла бы ее настолько чудесной.

Возможно, произошла ошибка, – признал мужчина с вощеными усиками после нескольких часов допроса. Ванесса с облегчением обнаружила, что у него не было никакого желания прикидываться аббатисой, несмотря на форму местного гарнизона. Его кабинет – если это был кабинет – отличался спартанской обстановкой; единственным примечательным экспонатом был человеческий череп без нижней челюсти, стоявший на письменном столе и бездумно глядевший на нее. Сам мужчина был одет элегантно: безукоризненно повязанный галстук-бабочка, стрелки на брюках отутюжены так, что можно порезаться. Ванессе казалось, что под его выверенным английским произношением чувствовался намек на акцент. Французский? Немецкий? Лишь когда он достал из ящика стола шоколадку, она решила, что он швейцарец. Звали его, как он утверждал, мистер Кляйн.