Увидишь такого опрятного мальчишечку возле себя на вокзале, в магазине ли, на улице — и в голову не придет за карманы хвататься.

Он вежливо поздоровался с Юрием Николаевичем. Не отказываясь, ловко присел к столу. На вопросы отвечал вразумительно, достаточно откровенно. Володя не суетился, не отводил глаза, не двигал бесцельно руками.

И Мизюк как хитро ни пытал его, сколь придирчиво ни приглядывался к мальчишке, никаких «отчетливых», а тем более еще и чем-то там «усугубленных» свидетельств какой бы то ни было ущербности в нем не обнаружил. Наоборот, паренек произвел на него весьма хорошее впечатление.

Тем временем заведующий детприемником заложит руки за спину и отступил к окну, отвернувшись от Мизюка и как бы подчеркивая этим полную непричастность свою к дальнейшему развитию событий: дескать, я свой долг исполнил, дорогой мой товарищ, а сейчас уже слово за тобой…

«А что?.. Парень-то явно не глуп, уравновешен, хотя и сдержан, себе на уме, подумал Юрий Николаевич, окончательно проникаясь симпатией к мальчишке, ощущая в душе тоже некий молодецкий задор и припоминая, с какими отпетыми урками доводилось ему когда-то возиться, работая в Чрезвычайной комиссии. — Да какой же он, к шутам, дефективный!.. Или ты сам уже обюрократился, домашним жирком оброс? Ведь за такого аристократа, пожалуй, и впрямь есть смысл побороться. Ладно, чем черт не шутит!.. Попробую, рискну…»

— Ну, как, Владимир Сергеевич Лысенко, ты согласен поехать в наш детский дом? — с самым серьезным видом спросил Мизюк.

И то, что Володя воспринял взрослое обращение к нему тоже серьезно и ответил утвердительно не сразу, а немного помедлив, без показной готовности, за которой, вероятнее всего, можно было бы предположить разве только желание любым способом увильнуть от путешествия в исправительную колонию, также пришлось по сердцу Юрию Николаевичу…

В детском доме Володя Лысенко повел себя тихо, скромно. Учился он старательно, однако с одноклассниками не дружил. Больше тянулся к старшим ребятам, хотя и не заискивал перед ними. Мог дневать и ночевать на спортплощадке, без устали вертеться на турнике.

Никому не открывал он своего прошлого. Но пронырливая детдомовская шатобратия неисповедимыми путями вскоре вызнала всю Володину подноготную. Даже то, что оставалось до поры неведомым и самому Мизюку: мальчишка давно уже мечтал выучиться на летчика.

Именно поэтому он и прибился когда-то к полубродячему провинциальному шапито, где с коронным номером выступали, как извещалось в афишах, «знаменитые воздушные гимнасты братья Корелли», а в миру — проворные хлопцы Козлюченко и Карасюк, не чуравшиеся иной раз, после восторженных аплодисментов публики, прогуляться вдоль базарных рядов под настороженными взглядами недоверчивых торговок. Очень уж жуликоватого облика были хлопцы.

Повлекло к ним Володю неотразимое слово «воздушные».

Предприимчивые эти братья рьяно взялись натаскивать жилистого огольца на амплуа «летающего мальчика». Со временем, конечно, Володя разобрался, что взмывать на шаткой трапеции к парусиновому цирковому куполу — это одно, а управлять летающим в небе самолетом — совсем другое.

Из шапито он убежал. Но жестокие тренировки под неусыпным надзором тяжеловатых на руку гимнастов не миновали для него бесследно. Мышцы Володины развились и окрепли; движения сделались плавными, быстрыми и точными; все тело свободно подчинялось ему; он научился владеть собой и преодолевать обволакивающий страх.

Само собой разумеется, что примечательные эти качества впоследствии основательно послужили ему в его былой, опасной и переменчивой, привольной жизни и не единожды спасали увертливого воришку от неминуемой, казалось, беды.

А вот в детском доме прямого применения им как будто бы не находилось. Ну, турник там, брусья да еще всякие «живые пирамиды», на которые почему-то неизменно упирал на занятиях по физкультуре детдомовский физрук, паренька нисколько не обременяли. Но даже и эти, не требующие особой сноровки упражнения — когда в исполнении их участвовал Володя Лысенко — вызывали неприкрытую зависть хилой мелюзги из бывших интеллигентных семей и тайное восхищение девчонок.

Впрочем, и на то и на другое самому Володе было в высшей степени наплевать. А девчоночье внимание покуда еще вообще не волновало мальчишку. Перед ним маячила возвышенная и, быть может, теперь уже почти достижимая цель, к которой он так неустанно стремился. В школьной и детдомовской библиотеках Володя перечитал все книжки, в каких хотя бы упоминалось об авиации, бредил героями недавних полярных перелетов и мастерил замысловатые модели.

— Как вы считаете, Юрий Николаевич, примут меня в летное училище или нет? — не без тревоги спросил он однажды у Мизюка, подойдя к нему после вечерней линейки, когда истомившаяся в неподвижной шеренге ребятня со всех ног кинулась врассыпную: кто в спальни, кто в уборную — покурить перед сном.

— А почему бы и нет? Если ты и впредь будешь хорошо себя вести и прилежно учиться, то конечно же примут, — легковесно ответил Юрий Николаевич, озабоченный текущими своими делами и спеша отвязаться поскорее от насупленного парнишки, подошедшего к нему не ко времени со своей пустяковой докукой.

В детском доме у Мизюка и так подрастали сплошь летчики, танкисты, моряки и всякие прочие бесстрашные командиры. «Да кто же тогда землю будет пахать, хлеб сеять, на заводах работать?» — в разговоре с ребятами поинтересовался как-то Юрий Николаевич. «А колхозники для чего? Разные там работяги? — бодро откликнулась неукротимая пацанва. — Мы на фронте с беляками драться будем, как Чапаев! Ура-а-а!..»

— Ну, вы же знаете, что я раньше… — Володя совсем смешался и понурил голову. — В общем, там, говорят, надо сперва мандатную комиссию проходить. Верно?

— А-а-а… Так ты вот о чем… Комиссию, конечно, проходить надо. — Юрий Николаевич, ругнув себя, повнимательнее вгляделся в смущенное Володино лицо и положил ему руку на плечо: «А у этого пилота, видать, нечто более серьезное… Ишь ты, шельмец, уже и про мандатную комиссию успел разузнать у кого-то!» — М-м-м-да-а-а… Я сначала вот что хочу сказать тебе, Владимир. Ты привыкай судить о людях не по их прошлым грехам да заслугам, а по нынешним. Тогда, пожалуй, и люди о тебе так же судить будут. Но о прошлом забывать все же не следует, хотя бы для того, чтобы не повторять былых ошибок в настоящем и будущем. Что же касается мандатной комиссии, то тебе об этом рановато еще беспокоиться. Надо школу кончить. Ты учись, Владимир, пока только учись… Ну, а потом мы постараемся сделать все возможное, чтобы тебя обязательно приняли в летное училище… Да и невозможное — тоже сделаем, — помедлив, с улыбкой добавил Юрий Николаевич.

Когда-то Мизюка поражала настойчивость мальчишки и радовало его упорство в постижении школьных премудростей. Ведь прежде-то все у него шло через пень-колоду. Жизненные университеты, конечно, университетами… Быть может, помимо всего прочего, они как-то и способствовали