— Вы хоршо дрались, — похвалил Чайку Дидокл, оказавшийся рядом, — ни одной машины не пострадало, и римляне не смогли прорваться.

— Да мы-то что, — отмахнулся Федор, вкладывая фалькату обратно в ножны и вытирая струящийся со лба пот тыльной стороной ладони, — если бы не машины вашего Архимеда, то неизвестно чем бы все это закончилось. Так что лучше его поблагодарите.

— А вон и он сам, — неожиданно указал на вершину соседней башни Диодокл, — пришел посмотреть на свои детища.

Чайка поднял голову и, прикрыв глаза ладонью от солнца, заметил невысокого седовласого старика в сером хитоне, который зачарованно смотрел на море, где тонули римские корабли. Его было видно едва ли по пояс, но Архимед стоял прямо, всей своей фигурой выражая спокойствие, и слушал свист летящих глыб, как музыку. Похоже, эти звуки действительно услаждали его слух. Федору, однако, показалось, что Архимед ничуть не рад победе над римлянами и вообще не получает никакого удовольствия от войны. А занят лишь наблюдениями за работой машин и беспокоится только об одном — правильно ли он рассчитал их параметры.

Сиракузы держались три недели кряду, отражая все атаки римлян с суши и моря. На суше Гиппократ несколько раз устраивал вылазки со своими гоплитами и нанес немалый урон римским силам. В первый раз он полностью уничтожил отряд из пятисот легионеров, попавшийся ему в соседней долине. А затем, неожиданно напав ночью, сжег половину римского лагеря, который они построили неподалеку от Сиракуз.

Несмотря на то, что Марцелл и Пульхр почти блокировали город, окружение с суши было неполным. Почти две недели солдаты Сиракуз еще контролировали дорогу, что вела из самого южного квартала Ахрадины вдоль моря через реку Анапос в районы, до сих пор занятые греками. Там, в небольших городах, находились греческие гарнизоны, на захват которых у римлян не было пока ни сил, ни времени. Яростное сопротивление Сиракуз оттягивало на себя все имеющиеся ресурсы. Впрочем, обе стороны отлично понимали, что если Сиракузы падут, то уничтожение мелких гарнизонов, это дело лишь небольшого времени. И потому греки изо всех сил старались помочь осажденному городу, отправляя туда припасы и солдат.

Однако к исходу третьей недели, раздосадованные отсутствием долгожданной победы и колоссальными потерями, особенно во флоте, римляне, прервав осаду города, обрушились на укрепленные позиции вдоль южной дороги. И, спустя короткое время, захватили ее, полностью отрезав город от сношения с внешним миром. Впрочем, Гиппократа и Чайку это особенно не испугало — в городе были большие запасы еды и воды, а также имелись источники. Так что держаться Сиракузы могли еще долго. Особенно со стороны моря, где греки предпочитали теперь не подпускать римлян слишком близко и пускали в ход машины Архимеда задолго до того, как флот противника подбирался к стенам. Ферон, несколько недель не выходивший из гавани, теперь вновь осмелел и все чаще беспокоил контратаками корабли римлян в открытом море. Марцелл, по слухам, был в ярости.

И все же Гиппократ в последнее время все чаще интересовался у Федора, когда же Ганнибал пришлет обещанные войска. Чайка отвечал ему, что ожидает их со дня на день, как обычно говорил своим офицерам сам Ганнибал, не получивший вовремя подкрепления из Карфагена. И Гиппократу ничего не оставалось делать, как сохранять внешнее спокойствие и посещать храмы, где он молил богов ниспослать Сиракузам избавление от римлян. А также время от времени напоминать легионерам Пульхра, что они находятся на греческой земле. Так что осадившие город римляне нигде не могли чувствовать себя в полной безопасности, ни на земле, ни в море.

Время шло, а подкрепления из Тарента все не появлялись. Более того, Федор понятия не имел, что там происходит. Взял Ганнибал, наконец, этот город или все еще идут бои за стены и улицы. И кто, интересно, теперь руководил обороной Тарента, уж не блестящий ли Памплоний? Отсутствие вестей с итальянского театра военных действий наводило уныние и на самих карфагенян, которых после продолжительных боев осталось всего чуть больше пятисот человек из двух полноценных хилиархий.

— Чего-то забыл про нас твой командир, — как-то поделился соображениями Леха, когда они с Федором прогуливались вдоль стены, посматривая в сторону моря, где маячили, не решаясь приблизиться, римские квинкеремы, — может, случилось что?

— Может, и случилось, — процедил сквозь зубы Федор, — я-то откуда знаю.

Помолчав немного, хмурый командир сильно поредевшего экспедиционного корпуса, добавил.

— Ничего, брат, Сицилия ему нужна больше жизни, объявится.

Так прошло три месяца[14]с момента появления здесь карфагенян. И Марцелл, ни на метр не продвинувшийся за стены Сиракуз, неожиданно предложил переговоры.

— О чем нам с ним говорить? — удивился Федор, когда Гиппократ сообщил ему эту новость, — он, что, решил сдаться?

— Во всяком случае я сдавать город не собираюсь, — усмехнулся греческий военачальник, — но выслушаю, что хочет предложить мне Рим. Думаю, речь всего лишь пойдет о выкупе тех знатных римлян, что попали ко мне в плен после нападения на лагерь легионеров.

Гиппократ замолчал на мгновение, а потом вдруг поинтересовался.

— А как твой римский пленник, которого мы содержим отдельно от остальных. Ты не хочешь его продать за выкуп? Думаю, у него найдутся родственники.

— Нет, — быстро ответил Чайка, вспомнив о неудавшемся походе в тыл к римлянам, где он планировал использовать римского декуриона как приманку, — он мне еще пригодится.

Несмотря на сорвавшуюся попытку, Федор обдумывал следующий шаг, который приблизил бы его к разгадке заговора, а для этого Кассий мог еще неожиданно понадобиться. И значит, в стане противника должны были думать, что замешанный в эту темную историю декурион погиб, пропал вместе с письмом из Карфагена.

Переговоры с римлянами проходили у самой южной башни крепости, где сходилась короткая и низкая стена, что вела к морю, и более мощная стена, с которой, по сути, начинались оборонительные сооружения Сиракуз в этой части города. Здесь смыкались два квартала, один из которых, Ахрадина, был самым укрепленным кварталом Сиракуз. Почему Марцелл попросил провести переговоры именно здесь, было неясно, но Гиппократ решил удовлетворить просьбу сенатора.

Начались переговоры днем и продлились почти до самых сумерек. Чайка на них не присутствовал. Лицезреть Марцелла он хотел только в одном случае, если его можно было бы убить в честном поединке. А поскольку зарезать сенатора, прибывшего на переговоры, представлялось невозможным, то он решил вообще не травить душу. В любом случае Гиппократ ему сообщит новости, когда все закончится.

Однако одним днем все не закончилось. Переговоры действительно касались обмена пленными, а поскольку не только римляне находились в темницах Сиракуз, но и некоторые богатые граждане греческого полиса, а также толковые военачальники из наемников-спартанцев угодили в плен к Марцеллу, то и Гиппократ был вынужден выторговывать обратно ценных пленников.