– Вот этим? – спросил Меглин, снимая висевший на стене хлыст.

– А какая разница? Это наше дело, как мы живем. Я если вижу, что его колбасить начало, из дома не выпускаю.

– Мы ни в чем не обвиняем вашего мужа, – сказала Есеня. – Нам просто нужно знать, где он.

– Зачем? Ладно… С другом уехал.

– С каким другом?

– Не знаю, не видела, – пожала плечами девушка. – Они по Интернету познакомились. Я думала, он тоже в Теме. А Витя сказал – просто за жизнь разговаривали. В среду пришел, говорит: я с ним отъеду, не волнуйся.

– И вы ему не звонили со среды?

– У него телефон отключен. А что, что-то случилось? С ним? Что с ним?

– Мы ничего пока не знаем. Как этого друга звали?

– Не знаю… Он анонимно входил, мы его анонимом и называли.

– Нам нужен компьютер Виктора, расческа и зубная щетка, – сказала Есеня.

Вот теперь девушка окончательно поняла, что с ее любимым что-то не так.

– Скажите, что случилось! – испуганно попросила она. – Вы можете сказать?!

Но нет – они не могли.

…Придя домой, Меглин тут же схватился за ноутбук Корсакова. Есеня, не снимая плаща, вытряхнула на ладонь четыре таблетки, протянула ему. Он не взял.

– Почему? – спросила она.

– Я после них не соображаю, – объяснил сыщик. – Сейчас нельзя. Потом.

Взглянул на экран компьютера.

– Запаролен… Ты сейчас куда?

– Съезжу домой, за вещами.

– Забрось по дороге Глухому. Пусть покопается.

И, не глядя больше на Есеню, принялся расчищать стол простейшим способом – сбрасывая все на пол. Потом открыл подвальный люк, достал кучу дел, разложил их на столе и принялся изучать.

…Душ в доме Стекловых был не такой, как в меглинском ангаре; под ним хотелось стоять долго, наслаждаясь упругими струями воды. И Есеня стояла, наслаждалась… А когда вышла из ванной, увидела отца, читающего ее блокнот.

– Что ты делаешь?! – воскликнула она, отбирая свои записи.

– Здравствуй, – ответил прокурор.

– Ты что, в сумке у меня рылся?

– Мне казалось, это ты у нас ввела такую практику…

Она хотела ответить резко, но сдержалась.

– Я заехала за вещами, – сказала Есеня. – Давай хотя бы на ночь нервы друг другу не мотать, ладно? Правда, выспаться хочется…

– Я не видел тебя две недели, – сказал прокурор. – Звонки ты сбрасываешь. Я просто хочу знать, как у тебя дела. Имею на это право. Знаешь… давай попьем чаю? С травами, как ты любишь. Тебе сейчас нужно…

Есеня молча кивнула. Вскоре они сидели на кухне и, совсем как раньше, пили чай. Передав дочери чашку, прокурор заметил:

– Очень сильные препараты в рецепте. У него обострение?

Есеня кивнула. Прокурор оседлал любимого конька:

– Он вообще может работать в таком состоянии?

Вот тут Есеня не смогла отмолчаться.

– Откуда такая забота?

– Во-первых, он мой друг… – начал прокурор.

Но Есеня не дала ему развить эту мысль.

– Ты его ненавидишь, – заметила она.

– Ненависть и любовь – одно и то же, – заявил в ответ Стеклов. – Не знала? И я не за него беспокоюсь. Верней, не только за него. Ты с ним говорила о лечении?

– Он не может дело бросить.

– Не хочет, – поправил прокурор. – Ты работаешь с ним уже на равных, он просто не может признать, что ты выросла.

– Хватит! – попросила Есеня.

– Что? Ты постоянно требуешь от меня признать тебя самостоятельной. Адресуй этот упрек ему.

Есеня промолчала, и прокурор понял, что нащупал струну, на которой может сыграть.

– Быть взрослой – значит брать на себя ответственность, – заявил он. – За себя и за тех, кто от тебя зависит.

Дочь сразу поняла, куда он клонит:

– Предлагаешь его насильно лечить? Я тебя правильно понимаю?

– Если придется.

– Знаешь, в чем твоя проблема, пап? Ты всегда знаешь, что лучше для других.

Прокурор чувствовал, что задевает за больное и лучше остановиться… Но остановиться не мог.

– Он психически нестабилен… – начал он.

Есеня стукнула чашкой о стол.

– Да он здоровее тебя! Ты не думал, что это ты маньяк? С твоей страстью все контролировать?

Прокурору тоже стало не до чая:

– Я о тебе забочусь! Пытаюсь тебя вытащить из дыры, в которую ты прешь прямиком!

И тут Есеня нанесла удар ниже пояса:

– А маму ты тоже спасал? Заботился о ней, да? Тогда обо мне не надо, я жить хочу!

Не думая о том, что делает, Стеклов отвесил дочери пощечину.

– Никогда не смей так говорить! – закричал он. – Что он тебе наплел?!

Есеня молча, с ужасом и отвращением, смотрела на отца.

– Я хотел ее спасти! – заявил Стеклов.

– Здорово получилось…

– Я ее любил!

– Любовь и ненависть – одно и то же, сам сказал, – напомнила Есеня. – И я не знаю, люблю я тебя или ненавижу. Расскажи, что случилось с моей матерью? Зачем ты эту несчастную женщину держишь в психушке? Она там числится как Берестова, но я узнавала – ее настоящая фамилия Игнатович. Зачем эта подмена? Кто такая Берестова? Что узнал Огнарев? Если ты мне здесь врешь, значит, во всем врешь, и значит, я тебя не знаю совсем…

– Ты никогда ничего не узнаешь, – глухо сказал прокурор.

Есеня встала. Молча взяла сумку с вещами и направилась к выходу. Нет, он не мог так ее отпустить! Стеклов вскочил, догнал дочь и ухватился за ручки сумки. Есеня усмехнулась, разжала руку, оставив всю свою амуницию у отца. Уже взявшись за ручку двери, сказала:

– Я не хочу тебя больше видеть. Никогда в своей жизни.

И вышла.

Стеклов вернулся на кухню, налил стакан водки, сделал глоток… Нет, он не мог с этим смириться! Стакан вместе со всем содержимым полетел в стену. Прокурор достал телефон и набрал номер Седого – человека, от которого напрямую зависела судьба Меглина…

…Они встретились в парке, где Седой занимался мирным делом – кормил уток в пруду. Сели на лавочку, и Стеклов сразу заговорил:

– Его система перестает работать. Меглин был ее гарантом, а сейчас он серьезно болен. Я видел его анамнез. Кризис может случиться со дня на день. И тогда он просто начнет убивать. Он свое отработал. Надо принять решение.

Седой покивал, потом произнес:

– Что меня в этом… скажем, настораживает. Он герой. Легенда. А что убивает – так в глубине души все его одобряют. Нам не простят. Вот если бы это случилось как-то… по-другому… Я бы не возражал.