Дафна сглотнула, пытаясь подавить подступающие к горлу чувства, и задержала дыхание.

— Не думаю, что мне захочется стать твоей любовницей от случая к случаю, Каслфорд. Я знаю, есть женщины, которых это устраивает, но я не из них.

Он не шевельнулся, не произнес ни слова. Дафна ждала возражений, каких-то доводов, но ничего такого не последовало.

И не было никаких разговоров о браке. Отсутствие этих слов тяжело повисло между ними.

Каслфорд обычно ведет себя настолько вызывающе, что никакие скандалы его не волнуют. Но есть скандалы, которые просто щекочут нервы, а есть скандалы, которые по-настоящему шокируют, Тот, что она устроила сегодня, был из последних, и Дафна знала это еще заранее.

Человеку, лежащему рядом с ней в постели, на это наплевать. Он готов убить своего старого друга из-за сегодняшних событий. Мысль о том, что люди будут о ней сплетничать, кажется ему в худшем случае скучной. Он не винит ее за прошлое, в этом Дафна не сомневалась.

Но теперь весь свет знает, что сделал с ней Латам. Не имеет значения, как они оба к этому относятся. Пятно поставлено на ней прилюдно, и этого уже не изменить. Герцог Каслфорд в отличие от Каслфорда-мужчины обязан думать о подобных вещах, когда речь идет о будущей герцогине. Если бы вся их жизнь состояла из суббот, воскресений и понедельников, это не имело бы никакого значения. К несчастью, в ней есть еще и вторники.

Он не потребовал, чтобы Дафна назвала сегодняшнюю ночь последней. И сам этого не сказал. Но он целовал ее так, что сердце ее разрывалось, а когда он прикасался губами к шее, ей казалось, что его теплое дыхание проникает ей прямо в кровь.

Дафна отдавалась ему так, как ни разу до этого. Чувства захлестывали ее во всей своей сладости и боли и усиливали наслаждение. Она пообещала себе, что никогда не забудет ничего из этой ночи: ни возбуждения, ни печали, ни тем более любви. Никогда.

— Ты не замерзла, Одрианна? — спросила Верити.

— Все прекрасно, и хватит делать из меня инвалида. Прошло уже три недели после родов, и я снова совершенно здорова.

Верити все равно подоткнула одеяло Одрианне под ноги.

— Я так рада, что ты об этом подумала, Дафна, — сказала Селия. — Обещаю, я не буду плакать.

— Еще несколько недель, и вы все сможете приехать в новый дом, осталось только достроить оранжерею и перевезти растения, — сказала Дафна. — Тот дом больше, чем в «Редких цветах», и мне кажется что земля там лучше. Дорога в Лондон просто превосходная, так что мы все равно сможем доставлять цветы и растения за один день, просто нужно, чтобы повозка отправлялась рано утром.

— Похоже, там чудесные владения, — заметила Верити. — Конечно, это не совсем то же самое, но за год он станет для всех нас таким же домом, каким был этот.

Дафна очень на это надеялась. Осуждение Латама не остановило продажу «Редких цветов». Все бумаги были уже подписаны, изменить это было невозможно. Как ни странно, это не расстроило ее так сильно, как могло бы. Может быть, и в самом деле хорошо, что она на какое-то время окажется подальше от Лондона. И нужно признать, что восемьдесят тысяч фунтов в доверительном фонде помогают увидеть все в другом свете.

— Ты должно быть, слышала — он уехал во Францию, — произнесла Верити. — Латам. Вчера вечером Хоксуэлл сказал мне, что об этом говорят во всех клубах.

Все знают. И Дафна тоже, потому что получила письмо еще в доме на Парк-Лейн, где провела несколько дней, помогая Одрианне привыкнуть к новорожденному сыну и к свояченице. Письмо было написано знакомым почерком, от которого сердце у нее заныло. Всего одна строчка: «Он бежал во Францию».

Пока она жила на Парк-Лейн, никто не заговаривал с ней о Каслфорде. Словно по негласному соглашению, никто не упоминал его имени. Дафна была слишком гордой, чтобы спрашивать, как у него дела, и не хотела, чтобы подруги думали, что она по нему тоскует.

А она тосковала — но только наедине с собой. Она хранила воспоминания глубоко в сердце, помнила, какой он веселый и как легко вызывал в ней сильные чувства.

— Мы почти на месте! — с девическим возбуждением воскликнула Селия. — Кто-нибудь будет дома или все уже уехали в Суррей?

— Миссис Хилл еще там, так что вы увидитесь. И Маргарет, и еще несколько остальных. Эмма вернулась к себе домой, но Сьюзен, похоже, останется еще на какое-то время.

Карета повернула на дорожку, ведущую к дому. Дафна тоже волновалась так, что перехватывало дыхание. Она смотрела, как приближается дом. Ее дом. Ее убежище. Место, где она вынашивала и лелеяла мечты, не веря, что они могут воплотиться в жизнь.

Дафна по очереди посмотрела на своих подруг. Когда они входили в эту дверь, всех их преследовало прошлое, но ни одну оно не затронуло так сильно, как ее. Все они вновь обрели жизнь и освободились от своих тайн. А теперь и она тоже.

— Я должна вам кое-что сказать, — произнесла Дафна. — Это тайна, которую я не осмеливалась вам поведать, но теперь просто должна, пришло время.

Они как-то странно посмотрели сначала на нее, потом друг на друга. Дафна распахнула дверцу кареты, все выбрались наружу.

Дверь дома открылась, вышла Маргарет и помахала им. Тут появилась еще одна фигурка, проскочила мимо Маргарет и бросилась в объятия Дафне.

Дафна погладила светловолосую головку, прижавшуюся к ней, наклонилась и поцеловала нежное личико, а затем выпрямилась и повернулась к подругам:

— Познакомьтесь с Эстеллой. Это моя дочь.

Эстелла пришла в восторг от того внимания, какое оказывали ей леди. Услышав, что одна из них графиня, девочка широко распахнула глаза.

Среди радости и восхищения, последовавших за первоначальным изумлением, ни одна из подруг не задала Дафне ни единого вопроса. Возможно, они и сами обо всем догадались. Примерный возраст Эстеллы говорил сам за себя, кроме того, несмотря на белокурые волосы, внешностью она походила не только на мать.

Селия начала играть с локонами на затылке у Эстеллы. Девочка пищала, крутилась на месте и пыталась увернуться от рук Селии.

— Она такая красивая, Дафна, — негромко сказана Одрианна. — У меня просто сердце разрывается, когда я думаю, что ты чувствовала, когда тебе приходилось скрывать ее от всех, даже от нас.

— Сегодня вечером, когда она ляжет спать, я расскажу почему. Дело вовсе не в том, что я не доверяла вам, Одрианна, скорее в том, что я боялась — если бы кто-нибудь узнал о ней, я бы потеряла ее навсегда.

Одрианна задумчиво смотрела на кудрявую белокурую головку.

— Отец даже не знает о ее существовании?

— Латам? Хвала небесам, нет. Его отец щадил совесть своего сыночка во всем, в особенности в этом.

У Эстеллы так закружилась голова, что она, хохоча, шлепнулась на землю, потом села, все еще хихикая, и отряхнула юбку. Вдруг девочка замерла, посмотрела на дорогу, забыв об игре, и показала пальчиком: