Эмили говорила и говорила – у нее накопилось достаточно новостей, и некоторые из них успели утратить актуальность. О многом она позабыла и вспоминала только, когда это приходилось к слову. Слушать ее речь было приятно – это действовало успокаивающе. Вникая в ее слова, Эмма все больше возвращалась к той мысли, что перед ней находился самый родной и близкий человек – единственный из тех, кому она могла безраздельно и безоглядно доверять все годы своей жизни. В детстве она очень любила отца, и продолжала любить его до сих пор, но поскольку он умер, когда она была еще подростком, его образ в ее глазах достиг почти святости – она считала его непогрешимым и самым добрым. Эмили была живой. Человеком из плоти, крови и костей. Тем самым, кто может совершить ошибку, став при этом ближе и понятнее. С ней было проще и сложнее одновременно. Именно так, как и должно было быть.

В какой-то момент, отвлекаясь на жизнь в другом городе, Эмма потеряла эту нить и утратила чувство общности и близости со своей матерью, она забыла о том, что когда-то могла делиться своими проблемами только с ней. И в том, что они стали чужими, ее вины было значительно больше, чем вины Эмили.

– Теперь твоя очередь, детка, – совершенно неожиданно завершив свой монолог, сказала Эмили. – Я уже успокоилась, настроилась и теперь готова принять все, что ты мне скажешь.

Секундное прозрение стало еще одним ударом. Она подумала, что Эмма приехала сообщить ей о скором замужестве. Конечно, а как же еще это должно было выглядеть? Она приехала с Мартином! Может, не нужно было это говорить? Но ведь он уже спит в гостевой спальне, и скрывать такие вещи нельзя, иначе станет еще хуже. Хотя, куда уж хуже…

– Ну? – сделав небольшой глоток из своей чашки, поторопила ее Эмили.

Тянуть и кружить вокруг да около было нельзя. Она и так напустила достаточно туману.

– Мама, я еще не выхожу замуж, – выбирая правильный путь и делая первый шаг, сразу сказала Эмма.

– Вот как?

Ее мысли были верными – именно о свадьбе и подумала Эмили. Хорошо, с первой проблемой она уже покончила.

– Но скорее всего, выйду замуж после операции, – делая еще один осторожный шаг, продолжила Эмма.

Операция – это надежда. Начинать стоит с надежды, а не с приговора.

– После операции? Что с тобой не так? – Эмили начала выпрямлять спину, что было безошибочным сигналом о поднимающемся страхе. – Или ты хочешь излечить бесплодие?

– Нет, мама, с этим справиться нельзя. Но операция все-таки нужна. Это будет скоро, уже на следующей неделе я лягу в больницу, а еще через шесть дней подойдет моя очередь. В мае буду как новенькая, – продолжая свою успокаивающе-подготавливающую тактику и затрачивая невероятные силы на каждое слово, говорила Эмма.

– Так скоро? – Даже при таком осторожном движении Эмили было непросто принять всю информацию.

– Да. Дело не терпит отлагательств.

– Хватит вилять! – потеряв терпение окончательно, вспылила Эмили. – Говори, что с тобой или я сейчас с ума сойду!

Нет, крики совсем не нужны – Мартин и София все еще отдыхают. Эмма примирительно кивнула, а затем спрыгнула с обрыва в ледяную воду.

– У меня рак яичников. Поражены сразу оба.

Наверное, нужно было сказать что-то еще, но все слова застряли в горле.

Вначале Эмили просто застыла. А потом начала стремительно… стареть. Эмме показалось, что морщины на лице ее матери появлялись просто ниоткуда – слишком быстро и неожиданно они избороздили ее лицо. Ее взгляд становился мутным и тусклым, а выпрямившаяся до этого спина как-то незаметно сгорбилась. Плечи поникли, и весь ее образ стал одним сплошным выражением скорби и ужаса.

Жуткое и болезненное зрелище. Словно она сама сейчас убила собственного родителя.

– Выйди-ка на минутку, детка, – шепотом попросила Эмили.

Расслышать ее слова было сложно, но в них была заложена сила, заставившая Эмму без вопросов подняться и выйти из кухни, оставив за спиной пульсирующую массу боли – горящую, рвущуюся и стонущую.

Вернуться к Эмили ей не удалось ни через минутку, ни через тридцать, ни даже через два часа. За время их разговора проснулась София, а за ней из своей комнаты вышел помятый и полинявший Мартин. Она удержала их в гостиной, зная, что когда Эмили будет готова, она сама покинет кухню и присоединится к ним. На это ей потребовалось значительно больше времени, чем можно было предположить, и Мартин, опасаясь заходить на кухню, несколько раз наведывался в ванную комнату, чтобы утолить жажду. Софии, казалось, вообще ничего не было нужно – она сидела у Эммы на коленях и листала все книги, в которых были картинки. Иногда она читала названия глав или заголовки – если шрифт был достаточно крупным. Они сидели на одном диване, и Эмма подумала, что именно сейчас она могла бы назвать этих людей своей настоящей семьей. Только в этот страшный и напряженный момент Мартин и София стали близки ей не по отдельности, а вместе, словно объединившись в одно целое и создав это неуловимое ощущение единства.

К вечеру Эмили начала греметь посудой, и Эмма поднялась с дивана, чтобы помочь ей приготовить ужин. Это было своеобразным сигналом, и они обе знали, что настало время для повторного разговора. София проводила ее встревоженным и несчастным взглядом – она до сих пор побаивалась Эмили после того вечера, когда случайно услышала кусочек взрослой беседы. Мартин пересел к ней, взял наугад одну из книг и начал читать вслух. Очевидно, малышка была не единственной, кто испытывал страх в этот момент.

– Проходи, – не оглядываясь на дверь, пробубнила Эмили.

Она счищала шелуху с лука, и вид у нее был как у человека, которого приговорили к смерти. Эмма подошла к столу и принялась за другие разложенные по корзинкам овощи. Обе искали утешения и забвения в простых действиях и суете.

– С кем останется София, когда ты… будешь в больнице? – через некоторое время спросила Эмили.

Такая проницательность не была чем-то удивительным – Эмма знала, что ее мама умеет определять вещи, которые тревожат ее больше всего. Для этого не были нужны слова или намеки, она просто знала, о чем стоит спросить и какому вопросу необходимо уделить внимание. Иногда она пользовалась этой своей способностью, но чаще игнорировала все сигналы, исходившие от дочери – такое происходило в те моменты, когда беспокойства Эммы казались ей пустыми и недостойными внимания. Сейчас был совершенно другой случай.

– Мэйлин приглядит за ней, – с неохотой сказала Эмма.

– Я могу сделать это сама, – все еще не глядя на нее, ровным голосом сообщила Эмили. – Если, разумеется, ты не хочешь вернуть ее на время в родной дом.

Хотелось сказать, что тот дом не был для Софии родным, но Эмма и сама прекрасно понимала, что вместе с ней у девочки и вовсе была только тесная квартирка, которую с большим трудом можно было назвать крепостью или убежищем.

– Я не могу привезти ее сюда надолго, – нахмурилась она. – Она только вчера рассказала, что, похоже, у нее появилась подружка, и я не хочу, чтобы она ее потеряла.