Нахмурившись, я прохожу по гигантскому залу.

Голубые хрустальные люстры отбрасывают на пол потоки света. На задней стене за троном расположены покрытые изморозью окна. Наверное, так было специально задумано при постройке. Свет, льющийся, чтобы осветить благословенного Богами монарха. А может, и для того, чтобы людям приходилось щуриться от великолепия короля.

Пройдя через зал и поднявшись на помост из белого мрамора, я поворачиваюсь и сажусь на трон. Он выкован из олова и железа, а в центре него аметистовый камень – только один, но я уже поговорил с кузнецом, чтобы тот добавил еще пять камней.

Шесть – это высшее число из всех королевств.

Из дальнего конца зала появляется мой главный советник, Одо. За ним следуют еще несколько человек, примерно половина из них – мои люди, другая половина – те, кто служил Фульку.

Некоторые из них – сторонники режима Фулька, поэтому еще не до конца примкнули к моему делу. Под их протекцией сын Фулька, Нивен, и они должны с ним считаться. Они готовят мальчика к тому, чтобы он взял контроль над королевством, когда достигнет совершеннолетия.

К несчастью для него, этого не произойдет. Вступление во власть или совершеннолетие. Поистине милосердно. Я могу уверенно заявить, что мальчик не создан править королевством.

Сидя на троне и глядя прямо перед собой, я шесть раз постукиваю пальцем по оловянному подлокотнику. Потом останавливаюсь. И снова шесть постукиваний.

С каждой минутой мое нетерпение превращается в досаду, а досада – это краеугольный камень моего гнева.

Мои советники устраиваются слева, на скамьях за перилами, отделяющими дворян от простолюдинов. Но люди Ревингера будут настаивать на общей зале.

Еще один продуманный ход.

Минуты идут. А потом эти минуты удваиваются.

Все это время я жду, постукивая пальцами. Мое раздражение растет вместе с накалом моего гнева.

Мои стражники слишком хорошо вышколены, чтобы переминаться на месте, а вот советники теряют терпение, перешептываясь между собой, шмыгая носом, кашляя, ерзая. От этого шума я скрежещу зубами.

И все же я сижу и жду столько, что свет, отражающийся от голубых люстр, на несколько дюймов смещается по мраморному полу перенаправленной рекой.

– Где он? – огрызаюсь я, слова мои жесткие и сухие, как вяленое мясо.

Одо вскакивает на ноги, из широких карманов его сюртука торчат свитки и перья для записей. Если этот ублюдок-король все же заявится…

– Я узнаю, мой царь.

– Поспеши.

Он быстро кивает, на его лысеющей голове ободок седых волос, напоминающий шляпу без верха. Одо исчезает за боковой дверью, а у меня подпрыгивает от нетерпения колено.

Ревингер явно пытается мной манипулировать. На каждый мой ход последует ответ. И все же сейчас я мог утешать Аурен в своих покоях, помогать ей освоиться.

В мыслях вспыхивает огонь в ее золотых глазах, когда она извергала ярость в мою сторону, как дракон – пламя. Никогда. Никогда я такой ее не видел.

И это мне тоже не нравится.

Толком не понимаю, что с ней, беззащитной, там произошло. Но выясню. Я узнаю все подробности у стражников, наложниц – у всех. А потом отомщу.

Я начну с Красных бандитов. Она находилась у них всего несколько часов, но они заплатят за каждую секунду.

А вот король Ревингер… С его армией она пробыла много дней. Неудивительно, что она в плохом расположении духа.

Палец постукивает шесть раз.

Добрая воля. Он вернул мне ее по доброй воле. Я искренне не верил, что он на это пойдет. Это было испытание. И этот исход поведал мне самое главное – Ревингер совершенно не подозревает, что она такое. На что она способна.

Поняв это, я впервые за несколько недель могу вздохнуть спокойно.

Пока эта тайна защищена, с остальным можно сладить.

Чувствую, как губы приподнимаются в самодовольной ухмылке. Какой же он глупец! Отдал самое ценное во всем царстве сокровище даром.

Я бы расхохотался ему в лицо, если бы мог, просто чтобы утереть нос.

Но эта тайна намного дороже желания позлорадствовать. Вот почему я приучился делать это наедине. Каждый раз, как Аурен обращает что-то в золото под моим четким указанием, я злорадствую. Каждый раз, когда кто-то восхищается моей силой или называет меня Золотым царем, я злорадствую.

Я одурачил всю Орею.

А теперь я заявляю права на два королевства. Нужно лишь удостовериться, что я удержу их оба, – вот почему эта встреча так важна.

Если она вообще состоится. Снова начинаю постукивать пальцем.

Шесть минут. Я дам этому ублюдку еще шесть минут, а потом спущусь в его лагерь и приволоку силой.

Никто не смеет заставлять меня ждать.

Кончик моего пальца отсчитывает секунды. Одна минута. Две. Три минуты. Четыре. Пять. Когда я отстукиваю шестую, гнев сгущается в груди, как вязкая слизь, которую я не могу счистить.

Я поднимаюсь, плечи от раздражения напряжены, в уголках глаз морщинки от досады.

– Я сам пойду за этим ублюдком, – рявкаю я.

Только собираюсь сделать шаг, как дверь в тронный зал распахивается и ударяется о стену, будто непокорный ветер, прорвавшийся сквозь дерево.

Эхом разносится три пары шагов – нет, четыре. У одного слишком легкая поступь, и его почти не слышно. Все облачены в черные доспехи и шлемы, но, даже не видя их лиц, чувствую их высокомерие.

Тот, кто входит тихо, мал и ростом, и телосложением. Но следующий – огромный дикарь, явно выбранный в стражники только из-за одних его габаритов.

Третий вроде средних размеров, в тех же черных доспехах и коже, с тем же мечом с грубой рукоятью в виде ветви дерева.

На нагрудных пластинах символ Четвертого королевства – голое кривое дерево с четырьмя колючими ветками и корнями, полными острых шипов.

И все же мои брови сходятся на переносице, когда я вижу четвертого, идущего к помосту. Об этом я наслышан.

Командир армии.

Похоже, острые пики, изображенные символом на их доспехах, в нем предстали воочию, поскольку из его обмундирования вдоль рук и спины торчат черные шипы, напоминающие зловещие колючки, выдернутые из адской земли.

Он – ожившее послание, созданное самим Ревингером, если верить некоторым слухам. Король коснулся гнилой магией своего командира, превратив того в наводящее страх, порочное существо.

Он – ядовитые шипы корня того жуткого дерева.

Четверка останавливается перед помостом, замерев в одинаковых стойках: ноги на ширине плеч, руки по бокам, шлемы смотрят прямо перед собой. Никто из них не произносит ни слова. Стоит такая тишина, что можно было бы услышать, как упала булавка.