А потом, вместо этого, я слышу легкую неторопливую поступь.

Я перевожу взгляд на дверь, и в ту же секунду в зал входит сам король Ревингер. Как бы ни старался, все равно я чувствую напряжение в теле. Рот словно шагает в такт моим постукивающим пальцам.

Спокойный и собранный, он выходит вперед, словно это он, а не я завоевал это королевство.

Мой взгляд подмечает каждое его движение, когда я впервые вижу перед собой имеющего дурную славу короля Рота.

На нем никакого королевского одеяния – только наряд из черной и коричневой кожи, как у его солдат, разве что без шлема и доспехов. Но от шеи вверх к подбородку и щекам тянутся какие-то татуировки в виде линий.

Нет. Не татуировки.

Когда он подходит ближе, я понимаю, что эти линии под его кожей. Что-то похожее на вены, вот только они темные, как перья ворона. Быстро глянув ниже, убеждаюсь, что эти гладкие тянущиеся линии обвивают и его руки, как свернутые стебли, вонзенные в кожу.

Я смотрю то на него, то на командира.

На корни и на шипы.

Только когда король подходит к своим стражникам, я понимаю, что до сих пор стою. Я падаю на трон, но он несущественен, поскольку этот ублюдок решительно поднимается на помост и останавливается прямо напротив меня.

Мои солдаты замирают, а вот его расслаблены, вовсе не встревожены. Я же киплю от ярости.

Вместо того чтобы смотреть на него сверху вниз, я делаю все в точности наоборот.

На меня давят зеленые глаза и болезненно-серая бледность – каким-то образом Ревингер стал прообразом силы.

– Царь Мидас, я бы сказал, какое удовольствие с вами встретиться, если бы хотел солгать, но, похоже, меня это сегодня не волнует.

Я снова встаю, чтобы не пришлось смотреть вверх, но мой поступок вызывает у этого мерзавца ухмылку.

Его корона сидит на голове слегка криво, словно он надел ее абы как. Она представляет собой кольцо спутанных ветвей с шипами наверху, похожими на зубцы. В ней нет ничего царственного или красивого. Она такая же безвкусная, грубая и кривая, что и его гнилая сила.

Смотря на него, говорю ровно, бесстрастно:

– Вы опоздали.

Он лениво оглядывается.

– Неужели? Какая жалость, что я вас вынудил ждать.

То, как он произносит эти слова, дает понять, что он вовсе так не считает.

– Ну что же, начнем? – спрашивает он, словно у него есть право руководить этой встречей и контролировать ее.

Не дождавшись ответа, Ревингер поворачивается и уверенно спускается с помоста к боковой двери. Все его четыре стражника идут за ним, пока я, остолбенев, смотрю ему вслед.

Передо мной появляется Одо, который тяжело дышит, как будто бежал сюда всю дорогу.

– Сир, похоже, прибыл король Ревингер и направился в зал для собраний.

– Какая неожиданность, – огрызаюсь я.

Подойдя к двери, я переступаю порог, а советники и стража быстро идут за мной. От одного только взгляда на зал у меня готова закипеть кровь в жилах.

Ревингер спокойно восседает во главе длинного стола, а его стражники за его спиной выстроились в молчаливую стену угрозы.

Требуется вся моя выдержка, чтобы не сорваться из-за наглости этого человека. Единственная неосторожность, обличившая мое раздражение, – дергающийся мускул на подбородке.

Но этот ублюдок подмечает и ее. Он расслабленно разваливается в кресле, и уголки его губ приподнимаются в ухмылке. Он словно говорит: «Ваш ход».

Мои советники переглядываются, а я тем временем подхожу к столу и сажусь во главе его с противоположной стороны. Черт бы побрал Богов, мне плевать, даже если между нами будет двадцать четыре фута. Не стану сидеть сбоку от него, словно я обладаю меньшим влиянием.

Когда я размещаюсь напротив него, мои солдаты выстраиваются за мной у темно-фиолетовых стен. Свет в этом зале более тусклый, слева от меня только одно окно, стекла покрыты звездчатым инеем.

Усевшись, я тут же начинаю речь, лишив Рота возможности заговорить первым.

– Похоже, у нас проблема, король Ревингер.

Он кивает.

– В этом я с вами соглашусь.

Он прав, потому что в других вопросах мы вряд ли придем к согласию.

– Вы скинули на мои границах гнилые трупы.

Снова эта ухмылка.

– А про какие границы вы толкуете? Судя по последним событиям, у вас их стало больше.

Чтобы успокоиться, я постукиваю пальцем по подлокотнику кресла.

– Мои границы – это Шестое королевство, как вам хорошо известно. А здесь я лишь выполняю обязанности регента до достижения совершеннолетия наследником Фулька.

Зеленые глаза Ревингера загораются.

– Вот как.

Я прихожу в ярость от его тона, от его равнодушной манеры поведения.

Ревингер наклоняется вперед, метки на его шее и лице обескураживают. На мгновение мне кажется, что они двигаются, как те гнилые борозды, скользившие по земле, когда он хвастал своей магией.

– Если вы ждете официальных извинений, то вы их не получите, – говорит он. – Это были даже не ваши солдаты, а Пятого королевства. И все же я посчитал нужным доставить их, учитывая, что вы во всеуслышание заявили о союзе с этим королевством. Не хотелось бы, чтобы у вас сложилось неверное представление, царь Мидас.

– И что это за представление?

– Что я тот, кому вы можете перейти дорогу, – заявление Рота резкое, как меткий удар, нанесенный без особого труда.

– А я напомню, что не переходил вам дорогу. У Шестого королевства нет раздоров с Четвертым.

Ревингер поднимает руку и оглядывает комнату.

– И все же мы в Пятом королевстве и пытаемся решить этот раздор.

Если бы я только мог протянуть через стол руку и стиснуть его жуткую шею, испещренную полными гнили венами.

– С королем Фульком покончено, – не давая Ревингеру вывести меня из себя, говорю я. – Пятое королевство вам больше не враг. Разумеется, если вы не намереваетесь оборвать жизнь невинного мальчишки за грехи его отца. За тем нападением стоял чудаковатый король, ныне уже почивший. Я с этим никак не связан.

– Мои отчеты говорят об обратном.

В мгновение ока все его прежнее веселье исчезает. Вместо него появляется что-то темное. Смертоносное. Я сразу же вспоминаю, насколько Рот на самом деле могущественный, а именно этого он и добивается.

Невольно чувствую, как на затылке волосы встают дыбом.

– Ваши отчеты не совсем верны, – спокойно возражаю я. Не смей отводить взгляд от хищника, как бы сильно ни хотелось.

– Они верны.