– А ты как же?

Не дожидаясь ответа, Шарль возвращает мне три.

– Поделим по-братски, – говорит он, посмеиваясь.

Шофер встревает:

– Ладно, парни, мне очень жаль, но…

Я обнимаю Шарля. В последний момент он меня удерживает. Снимает свои гигантские часы с зеленым светящимся браслетом и отдает мне. Я надеваю их на запястье и слегка сжимаю ему плечо. Он поворачивает голову и делает знак, что шофер ждет.

В зеркальце заднего вида я смотрю, как он исчезает. И делает мне индейский знак.

Это полуприцеп. Водитель перевозит всякую бумажную продукцию. Немалая тяжесть. По автостраде мы будем еле тащиться. Может, я совершаю самоубийство?

Николь.

Во время всего пути водитель не нарушает моего молчания. А у меня перед глазами разные картинки и на них – Николь. Иногда возникает ощущение, будто она умерла, а я ее вспоминаю. Напрягая всю свою волю, стараюсь отогнать это чувство. Пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом. Информация по радио: «В этом году ожидалось около 639 тысяч безработных. Министр труда признает, что в реальности будет немного больше». Какая честность с его стороны, на мой взгляд.

Когда грузовик высаживает меня у указателя «Сарквиль 8 км», на часах 17:30. Остается один час.

Я должен позвонить. Захожу в телефонную кабину у края автострады. Там воняет сигаретами. Опускаю две монетки.

Попадаю на Фонтана:

– Я хочу поговорить с женой.

– Вы сделали все необходимое?

Как если бы он был здесь, рядом со мной. Мысли крутятся со скоростью сто тысяч оборотов в минуту.

– В процессе. Я хочу поговорить с женой!

Мой взгляд падает на пластиковый листок, где обозначены коды всех стран и инструкция по пользованию аппаратом. И тут же понимаю свою ошибку.

– Вы откуда звоните? – спрашивает Фонтана.

Я удваиваю обороты: двести тысяч в минуту.

– С интернет-сервера, а что?

Пауза. Потом:

– Передаю трубку.

– Ален, где ты?

Ее голос, такой тоскливый, выдавал все ее отчаяние. И она тут же заплакала.

– Не плачь, Николь, я скоро приду за тобой.

– Когда?

Что я могу на это ответить!

– Очень скоро, обещаю тебе.

Но для нее это слишком жестоко, я не должен был звонить. Она начинает кричать:

– Да где же ты, Ален, черт возьми! Где ты? ГДЕ ТЫ?

Последний звук теряется в рыданиях, она ломается, остаются только слезы. Я в отчаянии.

– Я иду, сердце мое, я буду очень скоро.

Говорю это, а сам в световых годах от нее.

Снова Фонтана:

– Мой клиент все еще ничего не получил. Вы сейчас на каком этапе?

Из жара в холод. Перед глазами замигал циферблат. Опускаю еще одну монетку. Мой кредит истощается так же быстро, как бензин в «Рено-25». Какой дорогой стала жизнь. Я вымотан.

– Я же сказал вам: раньше чем через три часа ничего не получится.

Я вешаю трубку. Сейчас он начнет вычислять, где я, по номеру, который у него высветился. Меньше чем через пять минут он выяснит, что я недалеко от Руана. Сумеет ли он сопоставить одно с другим? Разумеется. Поймет ли значение? Не думаю.

17:35.

Я бегу к будке сбора дорожной пошлины. Наклоняюсь к правой дверце первой машины. Женщина. Я начинаю стучать в стекло. Она пугается, оборачивается к девушке, которая собирает пошлину, затем берет сдачу и жмет на газ.

– Чего вы хотите? – спрашивает девушка в окошке.

На вид лет двадцати пяти.

– У меня бензин кончился.

Я показываю на автостраду. Девушка говорит: «А».

Две машины отказываются. Где ты? – все еще звучит у меня в ушах. Я чувствую, что девушка начинает нервничать, глядя, как я торчу здесь и взываю ко всем машинам, которые останавливаются. Что я могу сказать!

Грузовичок. Добрая собачья голова. Я прикидываю. Сеттер. Лет сорока. Он перегибается и открывает мне дверцу. Я смотрю на свои часы.

Где ты?

– Опаздываете?

– Вообще-то, да.

– Всегда так. Как раз, когда опаздываешь…

Продолжения я не слушаю. Говорю: Сарквиль. Нефтеперерабатывающий завод. Восемь километров.

Въезжаем в город.

– Я вас подкину, – предлагает мне сеттер.

Город пустынен, на улицах никого, магазины закрыты, и повсюду плакаты. «Нет закрытию», «Сарквиль будет жить», «Сарквиль – да! Сарковиль[38]– нет!»

Вижу, Поль Кузен лихо начал. И проделал большую работу.

– Сегодня город мертвый. На завтра назначена демонстрация.

Это мой день. Где может быть Кузен? Я вспоминаю, как заколебалась девушка по телефону.

– А когда?

– Что, демонстрация? Говорят, они назначили на шестнадцать часов, завтра, – говорит водитель, высаживая меня около въездного шлагбаума. – Они хотят прийти к заводу к девятнадцати, когда по «Франс-3» будут новости.

Я говорю: «Спасибо».

Нефтеперерабатывающий завод – это монстр, состоящий из труб самого разного диаметра, наземных трубопроводов и гигантской арматуры. Вздымаются к небу бесконечные дымоходы. Над отстойниками мигают красные и зеленые огоньки. Просто дух захватывает. Но все окружающее словно заснуло. Остановка производства. Транспаранты вяло шевелятся на ветру. Те же лозунги, что и в городе, но здесь, затерянные в заводских громадах, они кажутся жалкими. Трубопроводы возвышаются надо всем. Тексты сопротивления, нанесенные аэрозолями на куски ткани, призывают к борьбе, которая кажется заранее обреченной на поражение.

Поль Кузен неплохо потрудился: недовольное ворчание, стоны, вопли, но всякие демонстрации – на соседних улицах. На самом заводе ни одной горящей покрышки, ни наваленных досок, ни машин, которые блокировали бы въезды, ни забастовочных пикетов с жаровнями для сосисок. Ни одной листовки на земле.

Я на долю секунды заколебался, потом решительным шагом двинулся мимо шлагбаума. Не тут-то было.

– Прошу прощения!

Я оборачиваюсь. Охранник.

Ален? Где ты?

И правда, что я тут делаю? Я подхожу к будке, обхожу ее. Поднимаюсь по двум ступенькам. Охранник разглядывает мой костюм, который не дышит свежестью.

– Извините. У меня встреча с мсье Кузеном.

– А вы?.. – спрашивает он, снимая трубку телефона.