– Это да, – говорит Шарль, – жрет она немало.

Еще бы! Двенадцать литров на сто, только подавай. Быстрый подсчет. Можем продержаться. Но едва-едва. Я изо всех сил гоню Николь из мыслей. Удаляясь от Парижа, я чувствую, что приближаюсь к ней. Спасаю ее.

Твою мать, я это сделаю. Я вцепляюсь в руль, потому что машина опасно отклоняется от нужного направления.

– Больно? – спрашивает Шарль, указывая на мои повязки.

– Нет, не в том дело…

Шарль кивает, соглашаясь. Ему кажется, он понял, что я имею в виду. А я осознаю, что с того момента, как он подал мне свой индейский знак на выходе из следственного изолятора, я забрал его мобильник, его двадцать евро, его машину и втянул его в разборку, ничего не сказав и ничего не объяснив. Шарль не задал мне ни единого вопроса. Я поворачиваюсь к нему. Он разглядывает пробегающий пейзаж. Его лицо меня потрясает.

Шарль прекрасен. Не могу подобрать другого слова.

Это прекрасная душа.

– Я должен тебе объяснить…

Шарль продолжает разглядывать пейзаж, только поднимает левую руку, словно говоря: как хочешь, когда хочешь, если хочешь. Не парься.

Великая прекрасная душа.

И тогда я объясняю.

И все снова проходит перед глазами. Николь. Ее последние годы, ее последние месяцы. Я снова погружаюсь в дурацкую надежду получить работу в моем возрасте, снова вижу лицо Николь, как она стоит, прислонившись к двери моего кабинета, с письмом в правой руке, и говорит: «Любовь моя, но это же потрясающе!» Шарль сосредоточенно кивает, не отрывая глаз от бегущей автострады. Тесты, разговор с Лакостом, моя безумная подготовка.

– Ну ни фига себе! – с восхищением говорит Шарль.

Мое упрямство. Гнев Николь, деньги Матильды, мой кулак, въехавший в физиономию ее мужа. Захват заложников, я рассказываю все.

– Ну ни фига себе! – заключает Шарль.

Пока он переваривал информацию, мы проехали тридцать километров.

– А твой Фонтана, – спрашивает он, – это не тот квадратный тип с алюминиевыми глазами?

Шарль заметил его во время процесса. И тоже был под впечатлением.

– Он все время настороже, этот мужик! И с ним еще кто-то был. Такого не сдвинуть. Как, говоришь, его зовут?

– Фонтана.

Шарль долгое время размышляет над именем. Бормочет «Фонтана», как будто разжевывает каждый слог.

Указатель горючего все сильнее клонится к нулевой отметке. Просто поразительно. Можно подумать, бак течет.

– Она жрет как минимум дюжину литров на сто.

Шарль более скептичен.

– Я бы сказал, пятнадцать, – изрекает он наконец.

Вполне возможно, что «Рено-25» означает двадцать пять литров. Но этим потребление горючего не ограничивается. Он протягивает мне свою бутылку и тут же спохватывается:

– Ах да, правда, ты ж за рулем.

Напрасно я стараюсь сосредоточиться на чем-то другом, образ Николь и ее плач по телефону преследуют меня. Я уверен, что они ее не тронули. Они наверняка схватили ее, когда она входила в дом. Адреналин пришпорил свой бег по венам. Идет волнами снизу доверху. Вижу связанную Николь, сидящую на стуле. Нет, это идиотизм; ведь надо ждать еще несколько часов, значит ей оставили свободу движений. Зачем ее связывать? Нет. Они просто держат ее у себя. Где, в каком месте? Николь. Тошнота подступает к горлу. Я сосредоточиваюсь на дороге. Поль Кузен. Сарквиль. Все мои мысли должны быть направлены только туда. Если я выиграю там, я просто выиграю, и точка. Николь вернется. И будет со мной.

Я солгал им. Перевести деньги – дело получаса. К этому моменту перевод в «Эксиаль» мог быть уже сделан.

Николь могла быть на свободе.

Может, я действительно сошел с ума?

– Не плачь, мужик… – говорит Шарль.

Я даже не заметил. Вытираю щеки обшлагом рукава. Этот костюм… Николь.

Сто одиннадцать километров. Проезжаем Крикбеф. Индикатор горючего угасает, словно свеча.

– Она не пятнадцать литров жрет, Шарль. По-моему, куда больше!

– Очень может быть. – Он наклоняется к стрелке. – Ну надо же! Скоро придется этим заняться.

Дорожный указатель предупреждает, что заправка через шесть километров.

Пять часов вечера.

У нас осталось четыре евро и мелочь.

Через несколько минут «рено» начинает икать. Шарль морщит нос. Я сейчас снова заплачу. Колочу по рулю как одержимый.

– Чего-нибудь придумаем, – успокаивает меня Шарль.

Ну конечно. Машина движется все более резкими толчками, я откидываюсь направо, поднимаю ногу, экономя последние секунды, мотор глохнет, в рывке я чуть не вылетаю наружу. Заправка. Можем залить бензина на четыре евро. Машина не останавливается, она просто сдыхает. Насовсем. Молчание в кабине. Полное уныние. Я смотрю на часы. И не знаю, что делать. Даже если бы я передумал и решил немедленно перевести деньги, куда идти и как это осуществить?

Я даже не знаю, где мы. Шарль корчит гримасу, означающую полное неведение.

– Ой нет! – орет он, указывая на автостраду позади нас. – Там! Я видел: Руан, двадцать пять километров!

Значит, в шестидесяти километрах от Сарквиля. И машина на нуле.

Николь.

Думать.

Мне не удается связать толком две мысли. Я зациклился на образе Николь и ее голосе по телефону. И даже не заметил, как Шарль открыл дверцу со своей стороны и вышел из машины. Судя по синусоидальной траектории, он направляется в сторону автозаправки. Думать. Автостоп. Найти другую машину. Ничего другого не остается. Я выскакиваю из машины и бегу вслед за Шарлем. Он уже о чем-то разговаривает с гигантского роста блондином в грязной фуражке и с красным лицом. Я подбегаю к ним. Шарль указывает на меня:

– Вот он, мой приятель…

Мужик смотрит на меня. Смотрит на Шарля. Очевидно, в его представлении мы не очень-то вяжемся друг с другом.

– Я еду в Руан, – бросает он.

– Сарквиль, – говорю я.

– Я проеду совсем рядом.

Шарль потирает руки:

– Так можешь прихватить моего приятеля?

Вот тут я и осознаю, в чем его сила, моего Шарля. Никто перед ним не устоит. Он поразительно искренен. От него исходит великодушие.

– Без проблем, – говорит парень.

– Вот и ладушки, и нечего тянуть, – говорит Шарль, по-прежнему потирая руки.

Парень уже переминается с ноги на ногу. Я пожимаю руку Шарлю. Он видит, что я в затруднении.

– Не парься! – говорит Шарль.

Я роюсь в карманах. Четыре евро. Отдаю их ему.