– определенно, но в целом нет мнения, что подобным мониторингом мы нарушаем свободы. Представь себе людей, занимающихся, например, постройкой песочных замков на пляже. При этом все друг друга прекрасно видят. Одни занимаются возведением замков по-настоящему усердно – соответственно, и результаты у них будут наилучшими. Другие никуда не торопятся, предпочитая просто наслаждаться морем. Должна ли в их среде возникать какая‑то зависть, какое‑то неодобрение? Вообще‑то нет. Каждый сам выбирает степень своих притязаний и имеет отдачу в полном соответствии с этим. В прошлом, когда деятельность любого человека была скрыта от большинства других – а особенно тех, кто распоряжался большими активами, – разоблачение дел кого бы то ни было выглядело как серьезное посягательство на его свободу. Теперь, когда общество как будто начало жить с нуля, принцип полной прозрачности оказался вполне реализуем. Это все произошло буквально на наших глазах.

А.: Люди, строящие аккуратные песочные замки, выделятся, конечно, на фоне людей, строящих небрежные песочные замки, но вершителями судеб точно не станут. Однако вы ведь помните, что было в прошлом: наиболее успешные люди стремились все больше и больше развить свой успех, добиться высокого социального статуса и подтверждать его приобретением предметов роскоши. Неужели такая склонность изменила вдруг людям? Я в это не верю. Люди должны были остаться людьми.

К.: Никакой погони за предметами роскоши у современных людей нет. Представь сам, будут ли думать о предметах роскоши люди, которые только‑только пережили времена кромешных ужасов? Представь себе человека – пусть он хоть крупнейшим магнатом был до смуты – которому сначала пришлось бежать из зоны, пораженной ядерным ударом, затем много раз переезжать с места на место, стремясь оказаться наконец в более-менее безопасном регионе, имея при этом минимум средств к существованию, прожить какое‑то время в лагере для беженцев, где нет и базовых условий для нормальной жизни, а после – поселиться в полуразрушенном городе, где постоянные перебои с продуктами, водой, электричеством, где приходится заниматься самой черной работой, чтобы просто выжить. Этот человек утратил близких и друзей. Если после всего этого он получает возможность прожить остаток дней в условиях полного благополучия и занимаясь интересным делом, так ли будут важны для него предметы роскоши? Видится, что нет. И это характерно для абсолютного большинства.

А.: Посмотрим, сможете ли вы придерживаться золотой середины. Дать людям новую систему взаимоотношений и при этом удержать их от прежних порочных способов утверждать свое место в иерархии – весьма зыбкое положение вещей. Вполне вероятно, что многие станут скрывать свои дела, использовать других людей в реализации своих планов и находить средства демонстрировать свое превосходство над другими. Главный вопрос: насколько сильно разовьется этот запал преследовать свои амбиции, пока всеобщее благополучие наконец не усмирит всех. Или они настолько расшатают систему, что зло опять будет выглядывать буквально из каждого угла.

Н.: Зря ты в такой пессимизм ударяешься. Когда перед нами есть пример столь беспрецедентного и героического поступка, как создание самой мощной в истории промышленной базы, все прошлые непродуктивные влечения людей теряют силу. Сейчас время создания новых идеалов.

А.: Пройдет время, и вы увидите, насколько вы были наивны. Я не буду в этом участвовать. Я буду продолжать свою работу, если к ней нет претензий, и буду дальше оставаться внутри ячейки, отведенной мне давно ушедшими людьми. Но мне все равно интересно, что дальше произойдет в вашем обществе. Так что навещайте меня время от времени, рассказывайте, чем вы живете.

20

Прошло всего несколько минут с начала его нового одиночества, когда ему стала почти нестерпима восставшая внутри тревога, вызванная описанием сегодняшнего общества, которое он услышал от гостей. Первопричина крылась не в самом характере жизни современного человека – в отношении этого он выделял больше плюсов, чем минусов. Наибольший ужас Андрею внушала мысль, что общество не могло прийти к новому состоянию, не пережив многие годы тяжелейших утрат. Неужели даже малейшее отрезвление способна принести лишь неимоверная, протяженная боль? Андрей испытывал острую потребность найти доводы в пользу отрицательного ответа на такой вопрос. Иного способа подавить внутреннюю тревогу он не видел. Ему было тяжело принять, что люди, составлявшие круг его общения до прихода сюда, должны были перенести множество бед, прежде чем начать жить в обстановке, которая оказалась лишена части недостатков прежней эпохи. Он никогда не пожелал бы никому из них страданий, не испытал бы удовольствия от взаимодействия с ними, обретшими место в новом невраждебном мире – зная при этом, что каждый прошел через личную трагедию. Значит, никакого удовольствия ему не доставила бы и жизнь в новом человеческом обществе. Глядя со стороны, Андрей мог сложить цельную картину того, что произошло перед, после и во время смуты, единовременно обозреть ее, выхватывая связи между событиями разных исторических этапов и разного смыслового окраса. Он видел не преображение человечества, он видел только его покорение силе планетарного масштаба, сущность и цели которой составляли главную загадку современности. После череды страшных преступлений, совершенных человечеством против самого себя, оно пришло к выводу о полной неспособности к самоорганизации, почему и было счастливо подчиниться некоему образующему началу – как слепец, с радостью следующий за поводырем, в которого он беспрекословно поверил. Андрей не мог не провести параллели с религией, с ее таким же воздействием. Правда, если религия очерчивала некое идеальное будущее состояние, к которому должно прийти человечество, новый порядок создавал маленький личный раек для каждого здесь и сейчас. Он не навязывал никому никаких общих критериев личностного развития и тем более не внушал шаблонные интересы. Он и не объединял людей, а лишь предупреждал появление ненависти между ними. И при таком своем мирном и комфортном характере не оставлял практически никакой возможности как‑нибудь пойти вразрез ему. Он обладал могуществом, равным могуществу природы. И если сила религии заключалась в подмене знаний, недоступных людям, сила нового порядка заключалась в подмене глобальных целей целями малыми, сугубо индивидуальными. Андрей задумался о том, может ли вообще возникать какая‑либо идеология жизни в социуме, не знающем никакой острой нужды. Нет, поскольку идеология возникает в ответ на неуют от незнания, а неуют может вызвать только такое незнание, которое выглядит барьером на пути ко благу. В любой момент может возникнуть знание, способное разрушить прежнее представление о благе, сделать его в глазах людей по-настоящему труднодоступным, но для современного человека такой сценарий был исключен. Новая система стояла много выше обывателя и полностью справлялась с опекунством над ним. Одновременно она не нуждалась в людях для обеспечения своей