наблюдал крайнее отчаяние. Там была пропасть с перилами. Нужно было просто выкинуть эту гитару, что неизменно висела на боке рюкзака. Она была, как новая. Всё было потаскано или убито, как я, но не она.

Я пошёл куда ноги идут в сторону города. Парень какой-то посадил на такси и заплатил, чтобы меня довезли до автостанции. Водила привёз куда надо, но не сдал мне сдачи: мы проехали мало, а уплачено много. Я убедительно показывал этому дятлу то на счётчик, то на бардачок, куда он прятал бабки. Он ни в какую не возвращал разницу и мне хотелось разбить ему морду за чужие деньги.

Женщина, у кого я ночевал в Хабаровске дала мне физическую карту Китая, и как раз от неё сохранился кусочек, где я был. До Урумчи было ещё далеко, и я купил билет до того, что было поближе.

Кругом степи и пески, женщины в платках. Это мусульманский Китай. И народ там как-то назывался по-особенному. Они ещё раньше независимыми были. В автобусе подружился с пацанами. Я написал им, что мне нужно переночевать в каком-нибудь сарае. Они дошли со мной до гостиницы, сняли мне номер. Меня долго допрашивали по телефону спецслужбы Китая. Я ей талдычил, что я продоветс одежды из России, просто путешествую в отпуске. Сама по английскому ни бе ни ме ни кукареку и ещё меня доставала со своими расспросами. Да, приехал в одиночку свергать вашу фальшивую компартию надо было сказать, ибо никаким коммунизмом тут и не пахло так же, как и во Вьетнаме. Одна и та же партия только лишь для того, чтобы одни и те же люди сидели долго и без замены, как в РФ.

В клетку запустили старых и молодых крыс. Старые заняли лучшие места, а молодые решили не размножаться. В России продолжали разделять и властвовать престарелые гнилые пердуны. Ну ведь кретин кретинами, но настолько изворотливые и гнусные, что не только держались на плаву, но и поднимались выше и выше. Только в России чем больше человек был мелким, ничтожным говном, тем больше у него имелось шансов продвинуться в политической карьере и не только в политической. Чем честнее и порядочнее был человек, тем скорей он был раздавлен, растоптан и залит помоями. Одни и те же хари, десятилетиями, они прекрасно понимали, что от них всех уже воротит, но слишком любили Отечество, чтобы бросить всё на произвол. Какое любили, только деньги и деньги, да власть и престиж и самое главное — это плотская любовь пятикопеечных женщин, которым всё равно кто перед ними и на них, главное, что платит и по телеку показывают. Нищенки-приспособленки любили дяденек или кого угодно только пока те подкидывали мелочи на пропитание, но главное ни те ни другие вообще ничего полезного не делали кроме шевеления языком или сидения за столом. Деградирующие дедки не могли вот так просто расстаться с таким количеством и разнообразием удовольствий и передать своё местечко кому-то ещё, как с лёгкостью поступали чиновники в Гейропе из-за малейшей провинности перед народом. Эти жирнющие от величин зарубежных счётов кощеи кидали в темницы с убийцами за слова про их дела. Так они поступили и с пресвятым великомучеником Алексием. Он был изъявлен за грехи наши и мучим за беззакония наши, ранами его мы не исцелились.

Утром зашли те пацаны, мы похавали их нацхлеб. Я чудом вышел к трассе на Казахстан. Впервые остановилась девушка. Мы проехали очень мало. Она махала ладонью на себя, предлагала себя. Эта китаянка была не очень, ну не мог я на неё залезть. Хвала Махавире я остановил архата дальнобойщика. Он ехал до Урумчи. За всю дорогу он не сказал ни слова, только просил знаками чай заварить в термосе. Мы ехали часов десять, дорога была в основном прямой. Этот китаец просто давил гашетку и прикладывался к чаю. Мы останавливались пожрать в столовке по типу шведского стола. Этот человек заплатил за меня. Я набрал полную миску только одних окорочков. Китайцы смотрели и угарали с этого. Я ел в два раза больше мяса, чтобы один веган думая, что он чёта меняет на самом деле ничего не менял. Невозможно было хотеть дрюкать девчонок в задницу и при этом отказываться от жареной дичи. Перевариваемая животная мертвечина внутри подстёгивала к анальному совокуплению с приятной и милой женщиной.

В Урумчи я застопил тачку до приграничного города. Эти мужики сняли проституток и мне было завидно, что они не брезговали покупать лёгкую любовь. Меня не пустили в гостиницу. Переночевал во дворе у дороги под мелким моросящий дождиком. Это была одна из самых скверных ночей за всю историю существования человека. Как можно было уснуть, когда по тебе били капли воды.

Утром я поспавший минут пять вернулся к отдыхающим в ту гостиницу, один из них обещал помочь. Он проводил меня до маршрутки, на которой я благополучно приземлился у самого перехода границы. Я поменял всё маоцзедунское на назарбаевское. Бумага на бумагу. Чтобы пересечь границу я должен был быть в транспорте, пешком незя: такой дибилизм. Автобус ехал до Алматы, и проезд стоил тысячу тенге, женщина казашка выудила у меня последнюю пятисотку. Я думал за пятьсот, это хотя б половину проеду, а там заавтостоплю сам уже кого-нибудь. Меня вышвырнули из салона сразу же, как въехали в Казахстан. Ничего страшного, меня задаром кормили все кому не лень, давали мне свой ночлег или покупали мне отдых вне себя. А девчонки так и вообще за так со мной тёрлись письками, но мало их, всегда мало. Пока я был жив я во что бы то ни стало бывал в наибольшем количестве женских задов.

На старых жигулях доехал до Алматы. Водила мусульманин о своём мусульманском мне лечил, что божий суд будет, всё вытянется в одну струну. В городе у меня было два знакомства. Меня встретила молодая девушка казашка, но она не могла меня вписать. Я играл ей Аврил Лавин ноубоди с хом. Переночевал у русских девушек. Я так понял они были лесбийской парой. Они сразу сказали, что для меня только ночлег без еды. Ничего страшного, низкий поклон даже за это. Я ночевал у русских, а гулял с казашкой. Мы ездили на велосипедах вдвоём на гору какую-то со спортивными постройками. Мне было интересно способны ли заниматься сексом казашка и русский или тут как на Кавказе потом не найдут. Но я не стал рисковать, ей и не требовалось особо походу.