В конце второй рабочей недели в роли молодого лингвиста меня без сожаления вышвырнули из ТАЗа. Моя великая карьера переводчика усохла, завяла.

В последний рабочий день этот человек, за которым я бегал, как на побегушках… Он устроил мне прощальную экскурсию по цеху. Я не показывал ему ни секунды своего разочарования. Съёмная квартира оплачена на месяц. В Сызрани меня обратно уже не взяли бы на прежнее место. Я рассказал этому директору по модернизации прессового цеха о красотах природы Самарской области. Перечислил на французском ему виды животных. Лось там, кабаны. Он не ожидал такого развёрнутого финального монолога.

Тем не менее он от меня избавился. Я вернулся на хату в авторайоне. Взял дудук, играл похоронную Дле Яман. Несколько дней шлялся по Тольятти и решал оставаться тут или возвращаться в Сызрань. В такой мороз хотелось тупо сидеть дома, а не искать очередную тупую работу. В этом городе меня всё расстроило не на шутку. Тольятти: ни работы, ни девушек, ничего хорошего.

За мной держалась комната в моей родной общаге. Я уехал из Тольятти автостопом туда.

В декабре я устроился Дедом Морозом по вызовам. В одной из знаменитых частных школ города праздновали Новый год. Какие же там были паршивые дети. Они были в карнавальном макияже. Один мальчик нарядился в сралина, ему нарисовали усы и брови. Он беспрестанно хотел всех расстрелять. Он не давал мне покоя, постоянно изводил тем, что я был ненастоящим. Мало того сралин, так ещё и полный недоумок. Это были не начальные классы, а до сих пор верили в чудеса. На меня даже потом пожаловались, что я был малоактивным на мероприятии. Вот же сволочи, но я был неважным актёром-массовиком-затейником. Эти набалованные и жестокие выпердыши доставали меня и мешали мне играть роль. Я не мог при таком скотском отношении сохранять довольную мину, а должен был, ибо заплачены деньги.

В обычных школах, где мы выступали дети были скромными и тихими. Не такими охреневшими уже с младенчества детишками необыкновенно богатых, да невероятно успешных мам и пап. Дети смотрели на родителей, те прекрасно показывали, как надо было обращаться с чужими людьми.

Мне вставляли подушку под шубу, чтобы живот и объём хоть был, как у мифического героя, а не задохлика, кем я был. Снегурочки менялись. Мы ездили в основном по квартирам. Мне постоянно предлагали выпить. Русские сами себя убивали и хотели забрать с собой как можно больше остальных.

Не знать. Не быть. Отсутствовать. Жить тихо и умереть тихо, так, чтобы никто не знал и не узнавал.

В канун Нового года я посрался с этой компанией, где я был дедом на вызов. Они платили мне мало, а ведь я был в главных ролях. Тем не менее я был неправ, потому что вначале при переговорах согласился на ещё меньшую сумму, просто задаром. Но затем по ходу дела увидел, что Снегурочке платили косарь с вызова, а мне несколько соток. Мне не понравились эти холодные поездки, этот тупой костюм с бородой, стишки и игры. Вначале было прикольно, но потом… Всё всегда скатывалось, даже слипы: полгруппы перемёрло, выгнали кое-кого, но всё равно надо было продолжать дристать и крякать сорванным вхламину вокалом.

Новый год встретил с Дашей. Я устраивал конкурсы, родители помогали. Она была рада быть с нами. В ту злачную ночь Даша попросила меня заняться с ней нелюбовью без презерватива. Это очень насторожило. Вагинальный секс без презерватива гораздо хуже, хуже ничего быть не могло, чем в процессе думать, как бы успеть вытащить. Я вынул и кончил уже от своей ладони, зачем тогда было вообще вставлять. Окропил спермой её драгоценный анус, который она так оберегала. Это было ужасно. Зачем мне это всё было нужно: делать то, что не соответствовало моей биопотребности.

Уже на следующий вечер, первого января в общаге я с превеликим удовольствием долбил слегка жирноватую задницу Оксанки. Я настолько часто с ней занимался любовью, настолько часто трахал её в жопу, что в заключительную ночь из неё выступили неприятные следы перебора. Это был тревожный звоночек, что пора было с этим извратом в отношении девчонки завязывать.

Вдруг у неё там уже кишечник весь стёрся. Откуда мне было знац. Мне не хотелось, чтобы у Оксаны появилось хроническое недержание. В последние дни встреч я с ней практически не общался, думал она поймёт всё сама, что уже дальше так было нельзя. Ей было всё нипочём.

В обжигающий мороз мы шли из общаги на вокзал. Я говорил ей, что мы больше никогда не увидимся. Она рыдала, как умалишённая всю дорогу. Я шутил, веселился, праздновал, что избавлял этого человека от себя. Жизнь была так удивительно коротка, а в окружающем мире столько людей. Не нужно было зацикливаться на человеке. Особенно на таком, который не вылазил из твоей задницы ни секунды. Я вышел из электрички, а она поехала в один конец, в свой любимый Саратов.

Было некрасиво расставаться с Оксаной и продолжать няшиться с Дашей. За всю нашу с ней половую жизнь она кончила только один раз. Это случилось в позе раком, я не любил эту позу. Не мог выносить вида того, куда меня не пускали. Даша заблеяла, как пони и ударила кулаком об пол.

В нашу с ней последнюю ночь она наконец разглядела, как мне всё это было в тягость. Она робко и боязно спросила попробовать что-то ещё, но это было не искренне. Всё между нами настолько прошло, что мне даже не хотелось с ней позаниматься анальным сексом на прощание. А чистая возможность была. Надо было ей всё-таки вставить. Просто я был ещё немножко расстроен недавней разлукой навеки с Оксаной. Шли слухи, что мою общагу закроют. Не было работы, ничего. Хотелось женского биологического разнообразия, потому что любая девушка приедалась.

С Дашей и Оксаной невозможно было осуществить мечту встретить девушку, кто любит сама анну, а не делает это по просьбам и с неохотой, как некоторые.

Я не заметил, как выпал из утопического общества в сущностную природу.

Чтобы попрощаться с Дашей мне пришлось идти к ней на работу. Она работала в школе искусств преподавателем живописи. Она прервала занятие с детьми и вышла ко мне. Было очень холодно. Даша тоже считала меня холодным. За всё время, что мы были вместе я ни разу не поцеловал её в губы. Я пожал ей руку в коридоре и оповестил,